Е. Николаичева - Сила разума

На землю опускалась ночь. Тишина, не абсолютная, но от того более живая, разбрасывала свои широкие крылья над тонкой ниткой дороги, пресекающей холмы, светлыми просторами уходящие вдаль. Небо, свободное от облаков, равнодушно смотрело вниз многочисленными звёздами. Луна в эту ночь не поднималась. Темнота обрела жизнь, и всё больше наполняющие мир тени скользили над землёй. Дорога была пустынна. Разве что, где-то у самого горизонта, смутно виднелась чья-то фигура. Ветер шевелил ковыль. Воздух пах ночью. Путник замер на месте, прислушиваясь к окружающему миру. Полуобернулся, окинув взглядом простых каре-зелёных глаз необъятный простор окружающих его холмов. Сжал в руках чётки и зашагал дальше. Путь был не близок, вокруг — ни души…

На землю опускалась ночь…

Люблю ночь. Самое время для меня. Нет никого вокруг, и не нужно. И этот запах… запах ночи. И дорога у ног, мерно скользящая назад. Люблю степь. Всё видно до самого края, до самого горизонта. Меня тоже, но это не суть. Достаточно того, что видно мне. Ни мига сомнений, ни мига тревог. Ты один, всё, что нужно. Не нужны слова, не нужны мысли. Только шаг, мерный и, да, пожалуй, бессмысленный. Всегда мечтал о том, чтобы когда-нибудь наткнуться на дорогу, с которой не нужно сходить. Но невозможное стоить оставить в категории невозможного. Верно говорят, есть такие мечты, которые не должны сбыться.

Крик степной птицы. Пустяк, если её не спугнул кто-нибудь. Тогда начнутся проблемы: «кто такой, куда идёшь… а не пойти бы нам вместе? Так безопасней…». И не понимают, что нарвались на одиночку, глупцы. Потом возмущаются. Я из тех, кому никто не нужен, кому другие только мешают. Ночь. Придётся останавливаться и готовить ночлег. Главное, не разводить костёр. На него очень быстро слетаются те, кому в одиночку дорога ой как в тягость… Но думать можно сколько угодно. Пора за дело.

Я кивнул своим мыслям и свернул с дороги, углубляясь в степь.

Проснулся я, ощутив настырный свет солнца на лице. Открыл глаза и прищурился. Замечательно. Отрубился вчера, поужинав, да так и проспал до самого рассвета. И как это называется, спрашивается? Шесть часов продрых. Обычно после четырёх вскакиваю, как подстреленный лучником-самоучкой заяц. Я потянулся, скидывая не очень-то греющий плащ. Тут другое нужно. Подскочив на месте, я оглянулся. Великолепно! Дороги не видно, а значит и меня с дороги — тоже. Не будут всякие ранние пташки интересоваться, кто же это решил там почить в чистом поле-то… Ну люблю я ночевать на просторе, что сделать! Всё лучше, чем в клоповнике той деревушки, кою я вчера прошёл, не останавливаясь.

Так, я, кажется, хотел согреться? Вскидываем сумку на плечо, чётки на шею, и — бегом по холмистой местности с препятствиями! Кто не понял, препятствия — это различные подло вьющиеся растения, на пополам за ними же скрытыми ямками. Но ничего, зато согреюсь… Судя по солнцу, сейчас шесть часов утра, самое время для всяких купчишек, собирающихся либо попасть в близлежащий город, либо, наоборот, выехать. А близлежащий город, как я вчера выяснил в той же деревушке, это у нас Корор. Кстати, один из крупнейших торговых… А близлежащий, это сильно сказано. Пешком мне до него два дня добираться… благодать! На этих мыслях я вывернул на дорогу, оглянулся… и проклял тот день, когда дед толкнул меня на это путешествие…

…Жил я с дедом, в небольшой избушке на краю леса. Возле этого леса, кстати, небольшого, раскинулась внушительная цепь деревушек, имеющих каждая своё название с определённым смыслом. Но, так или иначе, всю цепь называли Погранкой. Погранка составляла собой одну двадцатую часть одного человеческого королевства средней величины — Эно. Находилась Погранка, что естественно, на границе между так называемым Безлюдьем и Эно. Безлюдье представляло собой простирающиеся до самого горизонта степи, холмы, перелески… и упиралось в море, названное Пустынным. Жили в нём сирены, категорически не терпевшие какие либо расы вместо себя (душили, соблазняли или топили), и потому никто из великих королей и полководцев утвердиться на Безлюдье и Пустынном море не смог. Но это всё общие знания, данные мне дедом, побродившем в своё время по миру. Так или иначе, но, лет эдак тридцать пять назад, дед обосновался в лесу, близ деревеньки Прилесной. Обозначил себя как травника и некого «хранителя» Леса с большой буквы, как говорил дед. По началу жители окрестных деревень Погранки редко наведывались к деду и всё звали того по имени отчеству, но, со временем, народ пообвыкся и потянулся нескончаемым потоком: там сын захворал, муж ногу подвернул, корова не доится, урожай не пошёл, посоветуйте, что делать… Официоз стёрся и деда окрестили «дедом» или «травником», для приезжих.

Над всей Погранкой стоял приграничный (и зачем только, там же Безлюдье?) графский замок, в котором справедливо и мирно жила-судила графская семья Дориев. Графы и графини справно собирали с Погранки налоги, и король, и жители Погранки были ими довольны. На момент обоснования в Погранке деда, главным там был Ашек Дорий, мудрый мужик, сразу поставивший деду условие: если что, то тот, без сомнений, придёт на помощь больным замка. За это граф пообещал избавить деда от налогов вообще. Дед, не будь дурак, ухватился за это предложение.

Вот так и жил в лесу, тихо и мирно. Только вот восемнадцать лет назад посетила деревню Прилесную молодая пара, муж и жена, оба городские. На руках у них находился полугодовалый сын. Муж, обычный кузнец, жена же явно от него отличалась, хотя бы тем, что была художницей. И в Безлюдье её привлекли холмы, уж очень ей захотелось их нарисовать… Ну, городские, это вам не деревенские, им всё подавай острых ощущений! Или же это у них глупость в крови… Я всё к тому, что ни один нормальный деревенский человек не подойдёт к Безлюдью ни за какие коврижки. А эти же потащились, хоть «совсем недалеко». Одно хорошо, сына своего у старосты оставили. И не вернулись, увёл их голос сирен. Ну, староста, недолго думая, отдал младенца деду, тот нарёк меня (а это был я) Миром, да так и оставил себе.

Рос я довольно быстро, в смысле интеллекта. Ростом я до сих пор особым не выдаюсь, так, среднего. Память у меня хорошая, вот и схватывал названия трав на лету. Но всё же, до деда мне никогда не дойти, для того талант особый нужен, а я так… Рос я одиночкой, да и не стремился ни с кем общаться. Главными собеседниками мне стали Лес, ночь, да степь. В них я находил всё, что мне нужно, другие только мешали. Лишь раз, когда мне было лет тринадцать, через нашу деревеньку проходил странствующий монах какого-то бога. Тогда я впервые обратил внимание на кого-то ещё. Меня привлекли бусы, бусины которых тот постоянно перебирал, шепча молитвы. Тогда я буквально ощутил, как и все жители деревни, невероятную силу, исходящую от этих бус. Дед объяснил, что это были чётки, а я загорелся идеей и вырезал из дерева себе такие же, а так же некоторые заказал у кузнеца, что стоило мне аж одну серебряную монету, невероятная цена для деревни. Но дед такие деньги имел. Естественно, никакие молитвы я над ними не шептал, но с тех пор вошло в привычку перебирать гладкие бусины… нервы успокаивает, так это точно.