— Ничего себе научная деятельность! — воскликнул кто-то из земляков, — полковнику в глаза било высокое солнце из окон, и он против света с трудом различал, кто где. — Наш пан Грыцюк, понимаете, собрался на Луну лететь!
В зале поднялся шум и хохот. Председателю пришлось трижды постучать булавой по столу, прежде чем паны выборные утихомирились.
— Уважаемые паны сотоварищи, — продолжил Грыцюк сурово, — в достижении Луны нет ничего ни смешного, ни невозможного. Один только недостаток знания и избыток суеверий, а также слабость нашей воли долгие годы преграждали нам путь к пределам нашего мира. Если вы собрались выслушивать мой доклад, то я имею вам честь доложить, что мною сооружен… почти уже закончен аппарат, который, согласно расчетам, способен достичь Небесной Тверди и самоё Луны.
— Вздор! — на сей раз не утерпели на столичной скамье. — Алхимический бред! Со школьной скамьи мы знаем, что Луна не более как пятно на Небесной Тверди, какой смысл в ее достижении?
— Любезный пан, не вижу вашего уважаемого лица… в школе такую ерунду учили разве что триста лет назад, — парировал полковник. — Едва ли вы такой долгожитель… Новейшие исследования, точно, говорят о том, что свойства сего, как вы выразились, «пятна» отличаются от свойств окружающей Луну Тверди, и это, несомненно, самостоятельный объект, достойный изучения и внимания.
Далее полковник слегка вдался в подробности того, каким образом были определены свойства Луны, и отчет его вполне превратился бы в подобие лекции в Школе Воздухоплавания, но тут слово для вопросов взял депутат Ковинька, и полковник помрачнел. Пан Кристофор Ковинька был не какой-нибудь замшелый протиратель казенных штанов, а ученый и инженер, создатель аэропланов, и на иных из его творений пану Гаю приходилось летать. При этом пан Ковинька был, можно сказать, заядлым противником идеи о полетах к пределам Небесной Тверди.
— Если пана Грыцюка не затруднит, — спросил Ковинька, — то я хотел бы знать, какого рода аппарат пан предполагает использовать для достижения… эээ… упомянутого небесного тела?
— Со всем уважением, пан Ковинька, — отвечал полковник, — я таки признаю и соглашаюсь с вами заранее в том, что никакая современная авиамоторная техника не позволит осуществить мое предприятие. Ввиду ряда известных особенностей воздушной оболочки… сильной циркуляции воздушных масс в верхних слоях…
— Следовательно…
— Следовательно, решение напрашивается само собою. Это аэростат.
Ученый присвистнул и покрутил пальцем у виска.
— Аэростат!
— С частичным рулевым управлением.
— Вы таки шлимазл, — заявил ученый муж. — Бог мой, пан Грыцюк, вы же были такой летчик, такой летчик! Слов моих нет, как жаль видеть вас в таком плачевном состоянии ума. Ну расскажите же мне, как вы намерены преодолевать фронт циркуляции?
— А я и не намерен, — почти весело отвечал полковник. — Я буду его использовать, поскольку имеются сведения, что фронт не просто связан с фазами Луны, но непосредственно некоторым образом порождается ею. Я воспользуюсь восходящим потоком воздуха именно для того, чтобы достичь Луны, а затем спущусь при помощи нисходящего тока и оболочки, трансформируемой на этом этапе в конструкцию наподобие тормозящего крыла…
И, повернувшись к доске, на которой секретарь выписывал порядок заседания, полковник схематично изобразил то, о чем только что сказал.
Кристофор Ковинька поглядел на схему, побледнел и махнул рукой.
— Все равно, пан Грыцюк, вы сущий безумец. Ну на что оно вам надо?
— Небось для решения продовольственного вопроса, — ехидно крикнул кто-то из столичных. — Думает, наверное, что Луна из сыра сделана!
Зал взорвался хохотом. Ковинька поморщился. Полковник, залившись недоброй бледностью, выждал, пока веселье утихнет, и жестко проговорил, адресуясь к «столичным»:
— Паны острословцы, я вашу шутку оценил. Я полагаю, чужой сыр и чужое сало кушать всегда приятно. Но нет, я не надеюсь повстречать на Луне молочные реки и кисельные берега. Я опираюсь на науку, а наука провидит иные пределы возможного, вам, судя по всему, не слишком понятные. И я намерен их достичь — и по мере сил расширить. Что же до консистенции матушки Луны, то я уверен, — тут он повернулся и стал размашисто писать на доске, — что сие небесное тело достаточно твердое, чтобы нога человека могла запечатлеть на нем свои следы.
И подписался.
Тут сверкнул магний дежурного фотографа, и снимок запечатлел коренастую набыченную фигуру полковника на фоне надписи: «Полагаю, что в силах человека ступить на Луну, ибо она твердая. П. В. С. Г. Грыцюк».
Домой полковник возвращался в приподнятом настроении. Отлет, можно сказать, был назначен, сроку оставалось около недели. На проверку и настройку рулей и горелки времени много и не понадобится. Лишь бы оболочка была уже готова…
После столичной суеты и шума полковник наслаждался малолюдьем на перроне, и даже то, что не каждый фонарь вдоль дороги от станции к дому светил, его не огорчало. Он решил не брать авто, пошел пешком, на ходу поглядывая с улыбкой на прибывающую Луну над левым плечом.
— Пан полковник…
Грыцюк замедлил шаг и подобрался. В тени что-то слабо блеснуло. Полковник остановился.
— Кто там?
— Та это ж я, Топилко, прошу прощения за беспокойство. Я ж как раз форсуночку вам приносил, а ото на смену иду.
Форсунку полковник, точно, заказывал наново у механиков в железнодорожных мастерских: нужно было уменьшить размер отверстий… Бригадир Топилко, один из немногих в Манивцах, относился к полковниковой затее с пониманием.
— Спасибо, — отвечал Грыцюк. — Я ж вам за работу заплатил?
— Та что вы такое говорите, — засмеялся Топилко, — конечно, сразу ж заплатили. От они вас там, в столице, укатали совсем?
— Не так оно просто — меня укатать, — заметил полковник. — Пошумели и разошлись. И вообще, Топилко, все сладилось хорошо. Неделя еще — и отправляюсь. Мне бы ваша помощь была нужна весьма — горелку наладить, подвижную часть еще раз просмотреть.
Топилко, выйдя к тому времени из тени, округлил глаза и хлопнул себя по карманам:
— От это дела! Та ну… пан полковник… ну конечно! Ну такое говорите… Уже? Через неделю?
— Уже. Ну как, получится у вас?
— Та конечно… Ну если что, подменюсь там с хлопцами… От если бы еще вы меня и с собою на Луну взяли! Так не возьмете ж?
— Нет, не возьму, и просить нечего. Машина на одного. А подмениться на работе — это хорошо, если получится, буду очень рад.
— Завтра прямо утречком со смены к вам приду. — Топилко радостно потирал руки и от волнения еще сильнее благоухал соляркой и домашней колбасой. — Ну, я тогда побёг. Доброй вам ночи.
