— Не знаю, — ответил Малат, — так в предании… У нас же нет Книги. У нас есть только устные предания о том, что было…
Он явно отступил. И тон изменился: из повелительного и грозного стал мягким и виноватым. И манеры тоже: стоял перед Кармелем и впрямь, как перед учителем ученик, хотя возраст у обоих вряд ли сильно разнился.
— А у меня — письменные, — тоже мягко объяснил Кармель. — Хочешь, Малат, я расскажу тебе обо всём, что происходило здесь до того мига, когда Бегун забрал город? Подробно расскажу. Я — Хранитель. Мой долг — доносить начертанное в Книге до ушей умеющих слышать… Поверь, я знаю всё в подробностях, которые позволил узнать Сущий, оставив их в Книге… А после — ничего о вас, о доме. Только — о нашей истории…
— А где вы были? Куда увёл вас Бегун?
— Я не смогу объяснить. Путь известен лишь Бегуну, а не нам, смертным.
Вот тут он ошибается, не без сожаления отметил Чернов, ничего Бегуну не известно. Сам — впотьмах…
Сидеть на корточках было неудобно, почему-то затекали ноги, привыкшие к долгому бегу. Чернов распрямился и позволил себе подойти к Кармелю и встать обок, рядом с принаряженными вефильцами. Что с него взять? Простой незамысловатый помощник Хранителя. Непринаряженный. Молчаливый. Не исключено — немой. Но уж точно малость пришибленный… Во всяком случае Кармель не возражал.
— А как вы оказались здесь, на старом месте?
— Бегун привёл.
— Опять Бегун?!
— Это его миссия и его Путь.
— Он такой, как на картине в Храме?
— Один в один, — подтвердил Кармель и посмотрел на Чернова: мол, верно, мол, не ошибся ли?
И Чернов кивнул согласно: верно, не ошибся. И подумал с удовлетворением: славно, что он не носит свой рибоковский костюмчик. Хорош бы он был сейчас — как с портрета сошедший… Верно придумал Кармель, не выдав его посланнику: вопросов возникло бы — море, а кому они сейчас нужны? Тут бы самим вефильцам доказать собственное право на жизнь там, где они и жили испокон веку. Посланник вроде поверил. А ведь ещё царь есть по имени Базар: он-то как всё это воспримет?..
— А где Бегун сейчас? — не отставал посланник.
— Убежал, — нехитро объяснил Кармель. — Наш Путь закончен, а его… — Не договорил, махнул рукой. Спросил: — Передохнете, друзья?.. Мы, правда, поиздержались в Пути, но вино найдётся, и опресноки остались, и мясо сухое…
— Некогда, — нежданно не согласился Малат. — Мы должны вернуться в Асор засветло: царь Базар ждёт. Я ведь послан только посмотреть, откуда здесь взялся город. И сразу — назад.
— Есть что сказать царю? — И не хотел, видно, а проклюнулась ирония в голосе Хранителя. Посланник поймал её, насупился.
— Сам скажешь. Ты пойдёшь с нами.
— Я должен стеречь Книгу. — Кармелю не хотелось уходить именно сейчас — пока Бегун ещё не покинул Вефиль.
Он смотрел на Бегуна с мольбой, и Бегун понял её и ответил:
— Иди, Хранитель. Я же твой помощник. Я сохраню Книгу в целости и дождусь тебя… — Помолчал и добавил — по справедливости: — Если Сущий позволит…
Кармель улыбнулся — широко, радостно, не стыдясь своего щербатого с недавних пор рта. Бегун дождётся. Бегун не уйдёт, не простившись. Сущий не допустит этого, Сущий справедлив, он понимает, что испытывает Хранитель Его Книги к Вечному, который — волею Сущего же! — спас народ Хранителя, вернул ему дом или его — домой. Это уж кто как хочет…
— Иди, Хранитель, — повторил Чернов.
— Мы в Асор надолго? — поинтересовался Кармель у посланника.
— Не знаю, — пожал тот плечами. — Не мне решать — царю.
— Я же не могу надолго оставлять Книгу, — всё ещё сопротивлялся Кармель.
— Царю решать, — упрямо повторил всё-таки обиженный посланник, — он лучше нас знает, кто что может…
Повернулся и пошёл. И его молчаливые спутники пошли следом. И Кармель, в последний раз обернувшись на Чернова, тоже пошёл. Впрочем, он ещё раз обернулся и махнул Чернову рукой, перед тем как скрыться из глаз в жерле улочки.
А народ, издалека следивший за не слышным никому, кроме Чернова и в свиту выбранных Хранителем вефильцев, диалогом Кармеля и посланника, потянулся на площадь. Подходили, вставали рядом с Черновым, кто-то на землю уселся.
Берел, мальчик, Избранный, — спросил:
— Теперь ты — Хранитель?
— С чего ты взял? — изумился Чернов. — Я — Бегун. Забыл, что ли?
— Помню. Но Хранителя-то увели, а ты остался. За Книгой смотреть?
— Хранитель вернётся, — успокоил его и всех остальных Чернов. И себя тоже постарался успокоить. — Может, завтра. В крайнем случае — послезавтра. Я дождусь его… Вы вот что… вы давайте делом займитесь. Дел кругом — невпроворот. Домой вернулись. Нечего зря прохлаждаться… Да, — вспомнил давно слышанное, спросил мальчишку: — А почему ты не говоришь мне: «Свободен, Бегун»?
— Не говорю, потому что не чувствую, — ответил Берел так же странно, как все в Пути отвечали Бегуну. — А ты сам чувствуешь?
— Что чувствую, то — моё, — не менее странно ответил Чернов, потому что не нашёл что ответить.
Повернулся и пошёл в Храм.
Там жили прохлада и полутьма. Сквозь узкие щели-окна свет и жара почти не проникали, и знакомый портрет на стене над камнем-саркофагом был почти не виден. Только узкая вертикальная полоса света падала точно на раскрытую Книгу Пути, лежащую на саркофаге. Или на Святом Камне.
Забыл Хранитель убрать её? Или специально оставил?.. Так или иначе, но Чернов решился на святотатство. Подошёл к Книге, прочитал завершающие правую страницу строки: «…и остался Бегун один на один со своей памятью…» Изумился точности написанного — словно подсмотрел кто случившееся только сейчас! — перевернул страницу и вообще остолбенел. На ней, на самом её верху — прямо на глазах! — проступали чёрные вязевые символы, складывающиеся в слова: «…И понял Бегун, что не имеет он права дожидаться возвращения Хранителя от Царя народа Гананского, а должен ещё познать до конца Истину, к которой приблизился. Но чтобы познать её, нельзя оставаться в Храме, ибо дело Бегуна — бежать, а Истина всегда — в Пути, который ведёт только вперёд. Понял это Бегун и побежал…»
Глава двадцать седьмая
ВЕРШИНА
Что-то (или кто-то) вело (или вёл) Чернова, не самостоятельно он закрыл Книгу, не самостоятельно вышел из Храма и запер двери, не самостоятельно прошёл этакой сомнамбулой по площади, по улице, не отвечая на вопросы встречных, которые, конечно же, любопытствовали, куда это навострил сандалии Бегун, обещавший дождаться возвращения Хранителя. А Бегун сам не ведал — куда вострил сандалии. Не самостоятельно выбрался на дорогу и только там вроде бы обрёл самого себя и задумался. Бежать? Дело привычное. Но в какую сторону? В город ли Асор, где царствует некий Базар, либо в иную какую сторону?.. Мир этот, как представлялось, — прочный и реальный, в отличие от виденных и встреченных на Пути, притом многонаселённый. Если предполагать, что дело происходит где-то в районе Междуречья (по географии Чернова, естественно…) или, конкретнее, Синайского полуострова, то здесь (по истории Чернова, естественно…) во все времена имели место и города, и деревни, складывавшиеся в разные — подчас сильные и многолюдные! — государства. В местном варианте Междуречье превратилось в Междугорье, выросла «лишняя» гора, да и рек Чернов пока не встретил. Но реки могли течь где-то рядом, а от появления иной горы и от смены названий вряд ли что-нибудь изменилось в здешней демографии. Поэтому, понимал Чернов, куда ни побеги, в итоге всё равно попадёшь к людям, реально — к соотечественникам Кармеля. Для этого ли Книга позвала Бегуна «туда, не знаю куда»?..
