– А… – погрустнела девушка. – Меня тоже схватили по делу дяди. Слава богу, удалось бежать.
Иван помрачнел и начал выбираться из постели. Все чудесное когда-нибудь да кончается. Увы.
– Тебе надобно бежать из России, – глухо вымолвил приговор своему недолгому счастью. – Оставаться здесь – значит подвергнуть себя смертельной опасности. Твой дядя арестован. Помочь не сможет. А Приап… Шувалов, чтобы добыть улики против смертельного врага своего, на все решится…
– А ты?
Подошла к нему со спины и обняла. По тому, что не возразила, поэт понял, что мысль о побеге не была для нее нова и неприемлема.
– Что я? Мне ничего не сделается. Кто я для Шувалова? Так, тля. Вернусь к своим фолиантам, летописям, переводам. И… стихам… Кстати…
Он взял со стола тетрадь (ту, вторую).
– Хочу подарить тебе на память… Такие вирши, конечно, негоже читать добропорядочным девицам…
– Где ты тут видишь добропорядочных? – подбоченилась девушка, бесстыдно выставив напоказ все свои прелести.
– Вот-вот… – улыбнулся Барков печально. – Здесь описано все, что нам пришлось пережить… И еще кое-что… Ты уж сохрани…
– Но мы же не собираемся расставаться прямо сейчас, а? – Шаловливая ручка нашла любимую девичью игрушку. – У нас еще ведь есть чуток времени?..
– Берегите ее, барон, – протянул на прощанье руку офицеру и кивнул на карету, где за решетчатым стеклом виднелся профиль Брюнеты.
– Иероним, – ответил тот крепким мужским рукопожатием.
– Тогда лучше по-нашему, Ерема.
Оба рассмеялись коротким, невеселым смехом расставания.
– Вы уж меня простите, господин копиист…
– Иван.
– Gut, но тогда тоже по-нашему, Иоганн. Простите меня…
Пристав замялся.
– За то, что вы шпионили за мной?
Виноватый кивок.
– По заданию Шувалова?
Еще один.
– Но почему именно вы? Неужели под рукой графа не нашлось никого другого?
– А моя репутация? Самый правдивый человек на земле! – потешно кривляясь, произнес барон с едким сарказмом. – Более подходящей фигуры для такого дела трудно было найти. Представьте, ведь меня по бумагам уже несколько лет нет в России.
Ну да, и Иван вроде бы слыхал, что барон, довольно известная в Петербурге личность, ушел в отставку и вернулся к себе на родину еще года три назад.
– На самом деле мне было поставлено условие: найти старика и его Книгу и привезти их в столицу. Лишь после этого российская граница для меня становилась открытой. Зачем они понадобились Шувалову, ума не приложу. Потом поступило задание найти что-либо, компрометирующее канцлера.
– Не боитесь, что граф передумает и не захочет вас отпустить? Вы стали опасным свидетелем.
– Я? – удивился немец. – Да кто ж мне поверит, даже вздумай я болтать? Лошадь, привязанная к кресту колокольни? Искры из глаз, способные воспламенить порох? Собака, вывернутая наизнанку?
– Да уж, – не нашелся что ответить поэт.
– И все ж я благодарен Господу за то, что довелось все это пережить, – стал одной ногою на ступеньку кареты барон. – За то, что я встретился с вами и…
Кивок в сторону окна с профилем.
– Ах да! – спохватился Барков. – У меня ведь и для вас есть подарок! Держите!
Протянул нечто большое, покрытое платком.
– Что это? – заинтересовался барон.
– Всего-навсего наш с вами спаситель! – сдернул покрывало Ваня.
Marlbr-rough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand r-reviendr-ra!..
– Благодарю! – расчувствовался бывший в-ский пристав. – Но пускай он лучше достанется ей. Мне и Книги довольно.
– Ладно… – пожал плечами господин копиист. – Вам виднее…
…– Ладно… – Лицо Приапа стало прежним: серьезным и непроницаемым. – Записке твоей я, разумеется, ходу не дам. Ибо наврано там столько, что за год лопатой не разгребешь. Надо же! Люди, выходящие из черных зеркал и как две капли воды схожие с императрицей, великим князем со княгинею… Горазд же ты, братец, огород городить. Небось, как всегда, с пьяных глаз писал?
– Нет, – словно черт дернул Ивана за язык. – Я точно это видел…
– Что-о? – с усмешкой протянул Шувалов. – Что видел-то, Ваня? Гекату эту твою с Плутоном? Аль еще какое идолище филистимлянское? Еще апостолом Павлом сказано, что боги языческие поганые – суть лишь имя, пустой звук, выдумка темных людей, истинной веры не знавших. Да и были бы если боги некие, так усохли давно, без жертв да поклонений. В мышей каких обратились аль в домовых…
Глава Тайной канцелярии добродушно усмехался, глядя на поэта.
И теперь уже господин копиист каким-то чудом непонятным прочел мысли, желания этого человека – владыки его живота и смерти.
А ведь Шувалов и в самом деле отчего-то не хотел чинить ему зла. Не хотел ни бросать его в подвал, к дыбе и «кобыле», ни ссылать в монастырский застенок, откуда если и выйдешь, то иссохшим стариком годы и годы спустя.
«Ну окстись же, братец, – увещевали его глаза. – Не понуждай меня к злу. И без того перед Иисусом не знаю, как оправдаюсь!»
Ивану вдруг захотелось плакать.
– Ты это, – вдруг посуровел граф. – Особо не болтай языком про все эти дела. Потому как ежели дойдет до тех, до кого не след, то… сам знаешь, поношение особ царствующих да волхования всякие. Хотя, конечно, и не казнят у нас смертью даже душегубцев-воров теперь, только вот ведь какая печаль: сам видишь, новые времена приходят – и как оно там будет, неведомо…
Неопределенно повел плечами.
– К тому ж… – Он опять сделал долгую паузу, так что было слышно потрескивание фитиля единственной свечи. – Ссылка, она и есть ссылка, конечно. Но и в Акатуе или Охотске с Нерчинском тоже люди живут. А ну как решат, что ты умом скорбный, да в узилище для бесноватых заточат? И будешь ты на чепи там аки пес, да будут служители для забавы тебя батожьем бить по хребту.
И еще какое дело… Вдруг да попы наши на девку твою глаз положат, ежели что дойдет до них? У нас не Гишпания, вестимо, где ведьм на кострах палят, но ведь про то многие, скажу тебе, жалеют. А то, что спрятал ты ее в Германии у барона сущеглупого, так и не из таких далей государственных преступников имали…
У поэта перехватило дыхание.
Вот оно! Старый кровопийца, на счету которого сгубленных душ поболе, чем годов Ивану, знал, куда ударить!
Брюнета! Свет очей моих! Нет, не может он ее погубить!
– Мню, и по правде померещилось мне, ваше сиятельство! – с дрожью в голосе произнес Барков. – Угарно там было, да и страх меня немалый взял. А может, курения эти дурманные на воображение подействовали?
– Ну вот, – добродушно прогудел Приап. – А то – Геката! Поменьше всяких Омиров с Горациями читать надобно, да побольше святых отцов! Ин ладно, – подвел он итог беседе. – Вот…
