Молодые маги развлекались вовсю, творя простые, но зрелищные и яркие заклинания. Под праздник люди с радостью принимали всё: и непрофессиональное самопальное колдовство, и откровенные ляпы и неудачи — так порой получалось даже веселее.
…Эдна остановилась, засмотревшись на парня, жонглировавшего двумя десятками Лихтов сразу. Максимилиан беззвучно усмехнулся: стоило ей только попросить, и он устроил бы такое же представление (даже лучше!), не выходя из гостиницы — ей-богу, и ради этого надо было идти на праздник?!. Но он тут же одернул себя: не ради этого… ей просто нравится быть среди веселых, красивых (пусть и в основном от Чарма) людей, и он, Максимилиан, будь он хоть трижды миродержец, маг, воин и поэт, никогда не заменит Эдне целого мира. Это уже давно пора было осознать…
Эдна обернулась, чтобы что-то сказать Максу, но застыла в изумлении, как и несколько десятков человек, уже наблюдавших это зрелище… Максимилиан жонглировал Лихтами… Их у него было ровно столько же, сколько у того парня. Одно но: все они были Северные! Холодные, как лед; исполненные дрожащего голубого сияния.
Со всех сторон посыпались отчаянные просьбы: каждый хотел такой Лихт для своего праздничного фонаря, каждый был уверен, что такое чудо должно обязательно принести ему счастье. Предлагали серебро; для некоторых, судя по их одежде, это серебро было последнее…
В итоге Макс раздал все Лихты бесплатно. Потому, что, устрой он сейчас бойкую торговлю… он бы просто перестал себя уважать. Для этих людей Северный Лихт так близко от Цитадели — чудо. А чудесами не торгуют.
Далекие звуки песен привели Макса и Эдну в одну из прибрежных таверн. Вернее, это Эдна притащила упрямого Макса сюда за рукав.
С каким упоением она слушала всех этих певцов из разных уголков обитаемого мира! Максимилиан не мог оторвать взгляда от ее выразительного личика.
«Кто предложит самую диковинную песню?! — бойко кричал кто-то из толпы. — Самую новую! Самую редкую?!» — «Подходите-подходите! — подхватил клич предприимчивый хозяин таверны. — Победителя я щедро награжу!»
…Эдна с тоской смотрела, как веселые, нарядные девушки уговаривают своих парней поучаствовать в намечающемся песенном соревновании… Вот первый смельчак вышел на сцену и затянул что-то пиратское. Но знающий народ быстро подхватил и продолжил, показав, что песня эта далеко не так нова и редка, как казалось парню. И он благоразумно сошел со сцены, немного огорченный, но совсем немного: девушка ждала его и тут же заключила в объятия.
…Как неожиданно нахлынуло одиночество!.. У Эдны никогда не будет ничего такого… Опустив голову, она уже собиралась уйти, как заметила, что Максимилиана нет с ней рядом. Миг спустя Эдна нашла его глазами в толпе — и не поверила своим глазам…
Милиан, нелюдимый Милиан пробирался к сцене!.. Зря Эдне казалось, что он никогда не замечает ее печали…
Хромого паренька с посохом встретило выжидающее, полное любопытства молчание. Он улыбнулся Эдне со сцены и сказал всем:
— Я спою вам песню на языке Черных Островов. И я говорю сразу: никто из вас не знает такой песни…
Глубоко вздохнув, он запел…
Удивительно, как у пятнадцатилетнего мальчишки, который, к тому же, недавно перенес тяжелую болезнь легких, хватило дыхания исполнить это…
Песни островитян протяжны и необъятны, как море, омывающее сами острова. Тяжело просто исполнить одну. А уж исполнить так, чтобы она брала за душу и благодарные слезы текли по щекам слушателей… это надо быть настоящим чернокожим островитянином… это надо родиться на Черных Островах…
…Макс пел так, как пел бы Бала, будь он жив… Да, это была память Мараскарана, самая сокровенная ее часть: эту песню сложила мать Балы к рождению сына. Таков обычай далеких островных земель: каждому ребенку должна быть дарована собственная песня. Ею он будет встречать каждый новый год своей жизни. И под нее уйдет в мир иной…
Чуть позже Макс переведет ее Эдне, даже не пытаясь перестроить слова так, чтобы появилась рифма, ибо слишком ценны сами слова…
Над спокойным морем
летела крикливая чайка,
Заклиная: погаснут звезды;
звезды погаснут в эту ночь.
И спустилась ночь,
и звезды погасли.
И плакали женщины и дети,
и могучие мужчины плакали.
Страшно без звезд черной ночью,
страшно и одиноко.
Но прослышал о горе людском
дракон с изумрудной чешуей,
прилетел через морские дали
и спросил: напророчила чайка
вам беду? Оттого ли
плачут женщины и дети,
и могучие мужчины плачут?
Оттого ли так одиноко и страшно
в ночи без звезд?
И сказали люди: так было,
воистину, добрый небесный странник.
Что же теперь делать нам,
как чудесные звезды вернуть?
И сказал дракон так: соберите мне
жемчугов со дна морского.
Пусть маленький мальчик
несет их в ладонях.
Заберу я его на небо.
И унес дитя в черную ночь,
и засияли вновь знакомые звезды.
И перестали плакать женщины и дети,
и могучие мужчины. Плакала
только мать того мальчика,
что нес жемчуга
в ладонях дракону.
Не хотело звездное небо
вернуть обратно дитя.
Но вот сказали ей: утешься, женщина,
возвращается добрый дракон.
Несет он мальчика твоего
на могучей спине.
И возрадовалась мать,
обнимая сына, но крикливая чайка
закружилась над ней: не твой это сын!
Подменили душу ему
и взгляд ясный подменили.
Звездный ребенок на руках твоих.
А сынок твой играет на небе,
жемчуга роняет в морские волны.
Заплакала мать безутешно.
Солоно стало море,
как горючая слеза.
Только зря беду кличет крикливая чайка.
До тех пор, пока горят звезды,
не обидит никто звездного мальчика,
и земного не обидят на небе.
И драконов будут чтить,
изумрудную чешую носящих.
А когда вернется в море
весь собранный жемчуг,
утешится в грустном мире
каждая плачущая мать.
Все, кто слушал, притихли. Миг тишины — как миг истины… А потом весь общий зал прямо-таки взорвался криками. Многие просили спеть снова. Но Макс не смог бы, даже если бы захотел: он так охрип, что теперь едва мог говорить. Пока герой вечера, прихрамывая, спускался со сцены, кто-то сунул ему кружку эля — та пришлась весьма кстати, чтобы омыть горящее от перенапряжения горло.
