— Судя по всему, так все и было. Прибавь к этому, что мой освободитель действовал и против воли хозяина Тирма, который едва ли был заодно с Ахаром. Он взял меня в жесткий оборот, хороший мой. Он знал, что я не сбегу. Ему было важно, чтобы ты дошел до Праведника, а там, он говорил, ты все сделаешь сам. Поэтому когда в Городе драконоборцев мне сказали, что ты сильф, я сразу в это поверил. В этом случае ты и впрямь должен был знать, как именно возвратить армагов на вершине горы. Но клянусь, что в городе царей мы оказались случайно.
— А о странном пантеоне на Теплом озере и о Море армагов ты знал?
— Нет. Мы вообще выбрали странный маршрут. Я не видел его на тех картах, что показывали мне в подвалах Горы девяти драконов.
— Но ты был едва жив, когда Остайя отдал тебя. Неужели твой маг не мог лучше позаботиться о здоровье своего проводника?
— Возвращение в плен к водяным сыграло со мной злую шутку. Может, потому, что колдовство Остайи подействовало на меня с новой силой или так работали заклятия, наложенные магом, но мне стало совсем худо. Наверное, в глубине души я противился тому, что меня ведут, как овцу, неизвестно куда, и маг наказывал меня. Я умирал. До сих пор не понимаю, что помогло мне выкарабкаться. Наверное, чудо.
— Тар помог тебе, — глухо сказал наместник. — Он забрал несколько жизней воинов из отряда Ахара.
Спутники помолчали. Нырок усиленно делал вид, что не прислушивается к разговору товарищей. Известие о том, что Тар убивал воинов, оставило его равнодушным. Все равно он тоже помер, решил альв, подводя итог собственных счетов с Ожидающим. Неожиданно Хельви почувствовал, что теперь может свободно сказать Вепрю обо всем, что лежит у него на сердце. Как будто какой-то невидимый барьер был снесен и отброшен в бурлящую воду за кормой. Он потер руками лицо. Алхин тем временем уселся на одну из скамей. Он шумно сопел, обхватив руками собственную грудь, чтобы согреться. Мокрую насквозь куртку Вепря Нырок положил сушиться на руль.
— Ты действительно любишь ее? Или жизнь Наины дорога тебе по каким-то другим причинам? Может, она обещала привести тебя к сокровищнице гарпий? Я бы на твоем месте не сильно доверял этим обещаниям. Вы хотя бы связаны клятвой верности?
— Я не готов ничего объяснять даже тебе, славный мой. Скажу только — ты говоришь, что не можешь себе этого представить, точно так же как бы это сказал какой-нибудь лавочник или барон из королевства Синих озер, если бы ему вдруг рассказали о том, что ты ищешь дракона в Черных горах, чтобы жениться на Младшей. Как можно любить Младших, спросят наши с тобой соотечественники и с гадливостью сплюнут. Как можно полюбить кого-то, столь отличного от тебя самого? Ты знаешь ответ, правда? Тогда ты умнее меня, наместник.
Хельви только качал головой в такт словам алхина. Его лицо приняло озабоченное выражение, вокруг бровей собрались морщины. Теперь, когда все тайны были раскрыты, ему оставалось ответить на один-единственный вопрос, но он знал, что не в состоянии сделать это. Для того чтобы получить ответ, нужно отыскать того мага, который так ловко и даже красиво задумал весь этот поход.
— Хочешь, я расскажу тебе, как я провел последние десять лет в Верхате? — спросил он у Вепря, протягивая мокрому алхину свою куртку.
В Горе девяти драконов с раннего утра стоял переполох. Хотя столица была довольно крупным городом и далеко не все ее жители ложились ночью в кровать, однако то, что в эту ночь не спал решительно никто, — такого не случалось, пожалуй, со времен основателей. Младшие с ужасом наблюдали за огненными сполохами, озарявшими небо. Это явление не мог объяснить решительно никто, хотя лизоблюды утверждали, что не иначе как ушедшие боги радостно встречают ушедшего императора. Однако, поскольку трезвомыслящих жителей было большинство, эта версия не принималась на веру. Старики утверждали, что после кончины предыдущего императора никаких сполохов не было. Или это означает, что Раги Второй был более великим правителем, чем его отец?
Из дворца по поводу этих странных явлений не поступало никаких объяснений. Покои императора опустели после его смерти. Темные, тяжелые ткани почти полностью завешивали стены и окна изнутри и снаружи, согласно обряду, прописанному в священном Кодексе. На женской половине дворца тоже было тихо. Принцесса Сури заперлась в своих покоях и не принимала придворных, и это тоже отвечало правилам Кодекса. Единственные представители власти, которые во время наступившего траура появлялись на улицах, были гвардейцами градоначальника герцога Доба, однако выспрашивать у них о причинах и, главное, о последствиях небесного сияния было себе дороже.
Альвы роптали, однако, как водится, до открытого возмущения дело не доходило. Правда, двоих заезжих странников в чудных одеждах, которые попробовали втереться в доверие к старому кабатчику Мнало, немедленно сдали гвардейцам. Несмотря на то что Младшие довольно спокойно принимали у себя чужеземцев, история с Черным колдуном была еще свежа, а сполохи легче всего было объяснить кознями чужих магов. Поэтому Мнало, который в другое время был бы рад поболтать со странниками, с легким сердцем смотрел, как толстый десятник выводил обоих верзил из кабака. А рыжий-то чистый бандит, решил он и принялся протирать свою стойку.
Десятника, арестовавшего чужаков, звали Кодт. По примеру своего начальника, доблестного герцога Доба, Кодт был не слишком умен, не в меру жирен и не любил, когда его отвлекали от любимого дела — сидеть в караульном помещении и распекать нерадивых подчиненных. Однако отказать старому кабатчику он не мог — Мнало щедро платил десятнику за разные мелкие услуги, от которых зависело благосостояние его предприятия. Так что Кодт был вынужден покинуть свое любимое кресло и теперь вымещал свое раздражение на незнакомцах. Двое унылых гвардейцев, которые сопровождали десятника во время ареста, помалкивали.
— Свалились на мою голову! — тонко выкрикивал Кодт. — И так уже не знаешь, за что хвататься, — император умер, порядка кругом не стало. Не иначе как вы к этому руку и приложили, проклятые колдуны! Молчите? Ничего, на дыбе все разговаривают!
Он нарочно старался шуметь погромче, потому что, во-первых, немного боялся этих пришлых колдунов, а потому хотел привлечь как можно больше зевак к зрелищу конвоирования их в караулку. Во-вторых, как все трусы, десятник был очень тщеславен, и ему было приятно покричать на всю улицу о столь мужественном подвиге, как поимка волшебников. Однако жители квартала, где находился кабачок Мнало, слишком хорошо знали Кодта и не обращали большого внимания на его писк. Ах, подлецы, злился десятник. В кои-то веки он ведет по улице двоих матерых преступников — у них это на лбу написано— и рискует своей драгоценной жизнью, а ни один олух даже в окошко не выглянет! А если они сейчас раскидают этих бездельников гвардейцев и кинутся на меня, пугал сам себя Кодт, и его ноги невольно подкашивались от ужаса. Напрасно я взял с собой на арест всего лишь двух воинов, надо было больше, загрустил он.
