— Жизни его ничто не угрожает…
— Ох! — выдохнула мисс Фессенден.
— …но у меня есть все основания полагать, что Токслей постарается свалить на него вину за все свои преступления. А это, к моей превеликой ра… то есть, к моему сожалению, неминуемая виселица!
От такой перспективы Эмили побледнела и обмолвки его не заметила. Веттели стало стыдно.
— Но не переживайте, я знаю, как его спасти.
— Как?! — она вцепилась в его рукав, как утопающий в соломину.
— В следующий понедельник… Нет, лучше начать уже сейчас, вдруг убийца решит изменить привычный распорядок? Короче, Гаффина нельзя ни на минуту оставлять одного. Вам придётся провожать его на уроки и забирать с уроков, на ночь запирать снаружи дверь его комнаты… Да! Оконные створки надо обязательно заколотить, чтобы не открывались…
Веттели рассказывал, а она смотрела на него с всё возрастающим недоумением.
— Что-то не так?
Она поморщилась, махнула рукой.
— А! Не обращайте внимания. Просто дежа вю, — и тряхнула головой, будто наваждение отгоняла. — Почему мне кажется, будто со мной это уже было?
Веттели, конечно, мог бы ей рассказать. Но не стал — зачем? Всё равно не услышит.
Он промолчал, а мисс Фессенден ещё раз тряхнула головой и отправилась оберегать своего Гасси от невзгод. Но, уже уходя, обернулась, бросила едва ли не угрожающе:
— Имейте в виду, Норберт! Я помню про понедельник! Даже не надейтесь обойтись без меня!
Что поделаешь: Эмили есть Эмили. За то он её и любит.
— Есть не надеяться, мэм! — отсалютовал он.
…И вечером того же дня имел серьёзный разговор с мисс Брэннстоун. Она поймала его набегу.
— Стоять, милый! Нарочно от меня прячешься? Думаешь, не знаю, что вы затеяли?
Веттели вздохнул, потупившись, и ничего не ответил. Прятался он нарочно. Именно потому что понимал: знает. И, конечно же, не одобряет. И как бы не захотела остановить. С другой стороны, рано или поздно всё равно пришлось бы к ней обратиться, но он малодушно тянул время. Стоял и молчал, и в глаза не глядел. Ему снова было стыдно. Он, по старой привычке к одиночеству, снова упустил из виду, что, кроме потерянной Эмили, появились на этом свете и другие люди (и не только люди) которым его жизнь небезразлична. Няня Пегги, ведьма Агата, фея Гвиневра, да и с гоблином, мистером Коулманом они успели близко сойтись на почве Вергилия, и профессор Инджерсолл относится к нему очень тепло, на правах старого друга семьи. Все они будут очень огорчены, когда он умрёт. Веттели не любил никого огорчать.
— Ага, дошло, наконец, — констатировала ведьма с мрачным удовлетворением. — Не для того нам даётся жизнь, мальчик, чтобы мы разбрасывались ей как пустым хламом. Оставь свои фронтовые замашки, приучайся её ценить.
— Я приучусь! — горячо обещал он. — Как только закончится вся эта история — сразу стану другим человеком. Честное слово! — он сам искренне верил в то, что говорил.
Но ведьма покачала головой. То ли сомневалась, что он сможет измениться к лучшему, то ли не уверена была, что он выйдет из «этой истории» живым, но боялась сказать вслух, чтобы не накликать беду.
Так или иначе, отказываться от своего плана он не собирался. Просто решил, что надо очень постараться не умереть.
— Когда бы это зависело только от наших решений… — заметила Агата с горечью. И неожиданно обещала: — Хорошо, я согласна. Сделаю то, о чём ты хотел меня попросить. Но прежде ответь на один единственный вопрос. Ты уверен, что нельзя просто, как это принято среди нормальных людей, обратиться в полицию? Этот Поттинджер, он, конечно, не семи пядей во лбу, но и не совсем же слабоумный? Разобрался бы, что к чему.
Веттели отрицательно покрутил головой. Не в Поттинджере была суть. Просто он должен был «разобраться» с Токслеем сам. Зачем — трудно сказать. Наверное, чтобы получить ответы на те вопросы, что так и остались неразрешёнными. Почему-то это было важно для него. Очень, очень важно. Может быть, потому, что он до сих пор считал себя перед лейтенантом в долгу?
— Ладно, договорились. Можешь на меня рассчитывать… И постарайся до понедельника не попадаться мне на глаза! Не то я могу передумать.
Ведьма развернулась и быстро, не простившись, не выслушав благодарности, ушла.
Конечно, это были пустые слова. Очень сложно не попадаться на глаза тому, с кем соседствуешь кабинетами. Агата сама к нему заходила и, как обычно, подкармливала пирогом. Просто говорили о другом, опасную тему больше не поднимали.
Гораздо важнее было избежать встречи с Токслеем.
Только теперь Веттели понял, какой простой и прямолинейной была вся его прежняя жизнь: она не научила его лицемерить. Друг был другом, враг был врагом, и притворяться другом врага ему не приходилось. И вдруг такая необходимость появилась — а он оказался не готов.
Лейтенант не должен прежде времени догадаться, что разоблачён, значит, столкнувшись с ним, пришлось бы вести себя по-старому: приветливо здороваться, естественно улыбаться, поддерживать беседу, подстраиваясь под его обычный шутливый тон — и это зная, что пред тобой кровавый убийца, лишивший тебя самого дорогого и важного, что было в жизни! Веттели был уверен, что не справится, что стоит Токслею на него взглянуть — тот сразу почувствует неладное. Эта мысль его едва ли не пугала.
Выход из положения нашла Гвиневра.
— Фер-ррр-динанда я беру на себя! — заявила она важно. И ещё раз прорычалала с удово льствием: — Фе-р-р-динанд!
Ей всегда нравились звучные слова.
Весь четверг Веттели вздрагивал от неожиданности, когда в голове начинало вопить: «Тревога!!! Фер-рр-динанд за углом! Спасайся бегством!», а к пятнице привык.
Для феи это была игра.
В субботу после уроков Токслей на директорском венефикаре привычно укатил в имение, теперь уже почти собственное. До вступления в наследство дядюшкиному племянничку оставалось уладить всего несколько формальностей, он сам рассказывал об этом всем интересующимся. В школе Токслея любили, его историю обсуждали без зависти, за него радовались — в кои-то веки хорошему человеку повезло! «Знали бы они… — мрачно думал Веттели, заслышав пересуды в учительской комнате или обеденном зале. — Ничего, скоро узнают!»
— Нет ли в нашей школе такого места, где никогда не случается посторонних? — спросил он смотрителя Коулмана. — Чтобы никто не пострадал, когда начнётся стрельба.
Гоблин задумчиво потёр переносицу.
— Есть подвал, но он совершенно пуст, ни одного подходящего укрытия. И стены каменные — велика опасность рикошета, — рассуждал он с удивительным знанием дела. — А провожу-ка я вас на чердак. Там, знаете ли, стропила, балки разные, опять же, каминные трубы проходят. Вам там будет удобнее.
