Настя говорила еще некоторое время, говорила громко и страстно, не заметив, в каком месте ее вдохновенной речи королева-мать просто-напросто исчезла, не оставив после себя в мартовском воздухе даже снисходительной улыбки.
В отеле «Оверлук» по ночам холодно. По телевизору говорят о необычно холодном конце марта, и это тот редкий случай, когда я целиком и полностью согласна с телевизором. Потому что лежу, завернувшись в два оделяла, и чувствую эту мартовскую необычность на собственной шкуре. Жаловаться на холодные батареи бессмысленно, потому что офис администратора пуст. Если честно, то и номера тоже почти все пусты. Нас только двое в этом отеле – я и Иннокентий. Он поселился на двадцатом этаже, потому что привык посматривать на мир чуть свысока. Я – на третьем, потому что сюда без перебоев доходит вода и потому что меня пугаem возможность поломки лифта. Иногда я чувствую себя как одинокий, забытый всеми призрак в безлюдной башне из стекла и стали.
Другие люди – они иногда встречаются на лионейских улицах – тоже похожи на призраков. Как правило, мы молча проходим мимо друг друга. Король Утер тоже проходит молча. В лучшем случае он сдержанно кивает мне, когда мы сталкиваемся в вестибюле. Он больше не кричит: «Я не дам тебе уничтожить мою семью!» Утер пришел в себя и был вынужден смириться с мыслью, что у клана Андерсонов хватало проблем и до моего появления. Тем не менее, насколько я знаю, король по-прежнему считает меня виновной в бегстве Дениса, ранении Амбер и отъезде Александра. Кто знает, может быть, исчезновение королевы-матери тоже записано на мой счет. В итоге получается неслабый список моих ошибок (читай преступлений). Тем не менее благородный король Утер не требует отдать меня под суд, он просто со мной не общается.
Обычно я стою перед автоматом по продаже шоколадных батончиков и предаюсь тягостным раздумьям насчет выбора кнопки, а в это время его королевское величество своей прихрамывающей походкой пересекает холл в направлении гостиничной библиотеки. Разумеется, библиотека тоже пуста, и королю приходится самому бродить мимо высоких стеллажей, разглядывать названия на корешках и даже карабкаться по стремянке, чтобы вытащить с верхней полки какое-нибудь пыльное жизнеописание. Пока Утер этим занимается, снаружи, у дверей гостиницы, терпеливо ждет королевский секретарь. Его по-прежнему мучает простуда, но заменить секретаря некому, и он героически исполняет свой долг, следуя за королем повсюду, фиксируя слова и дела Утера. По правде сказать, слов и дел в последнее время случилось немного, ибо главное занятие короля Утера – ожидание. Как и у всех нас.
Король Утер с сосредоточенным видом выходит из отеля с очередной парой толстых книг, как будто бы эти книги помогут ему исправить положение дел. Но ведь ни двенадцать страничек о легендарном Томасе Андерсоне, ни все шестьдесят четыре фолианта о короле Леониде не помогут Утеру. И я не помогу. И никто не поможет.
Утер скрывается во дворце, а я медленно шагаю по пустой улице, словно по залу огромного музея под открытым небом. Мне нравится Лионея, нравится ее тишина и запустение, которые на самом деле не сулят ничего хорошего. Тишина и запустение наводят на мысль о беззвучно утекающем времени, а точнее, на мысль о том, что Лионея существовала до меня и, скорее всего, будет существовать после меня. Хотя бы какая-то ее часть.
Впрочем, это будет уже совсем другая история.
Странными были эти дни, последние дни Лионеи. Время как будто замерло, не желая двигаться вперед, не желая достигать финальной точки, когда ожидание закончится и наступит та самая ясность, которая иногда хуже густого тумана, потому что туман еще оставляет хоть какую-то надежду, пусть неразумную, пусть призрачную…
В этом тумане неопределенности происходило то, что и должно происходить в тумане – странные исчезновения одних и не менее странные появления других. Королева-мать больше не являлась Насте, рыцарь-администратор Фишер то ли заперся в собственном кабинете, то ли втихую убрался из Лионеи, предварительно посчитав, а затем тщательно перепроверив свои подсчеты и убедившись, что в Лионее больше ловить нечего.
Зато возле королевского дворца Настя наткнулась на Романа Ставицки. Таксист-оборотень вынул из кармана сложенную пополам открытку с видом Сиднея и улыбнулся. Настя взяла открытку, но улыбку выдавить из себя не смогла, и Роман счел нужным объяснить устно:
– С ними все хорошо. Они добрались.
– Я поняла, – сказала Настя. С ними было все хорошо. Зато с другими было плохо, но Денис и понятия не имел об авиакатастрофе над Атлантикой, а если бы он даже и знал о случившемся – что с того? Это же не Денис заметал следы, это была Настина работа. Кто виноват, что она сделала ее слишком хорошо?
Потом в холле «Оверлука» Настя так же внезапно наткнулась на Давида Гарджели, причем тот был не сам по себе, а в компании двух рослых парней с короткоствольными автоматами.
– Какими судьбами? – поинтересовалась Настя.
– Смайли позвонил и рассказал про ваши трудности.
– И ты по доброте душевной решил помочь.
– Доброта душевная – это не ко мне. У вас хранится мое имущество…
– Ты про Лизу?
– Про нее самую. Я заинтересован в сохранности своего имущества. К тому же Смайли намекнул, что вы ожидаете нападения Леонарда, а я не хочу пропустить такой праздник.
– Ожидаем, – согласилась Настя. – Ты не представляешь, как выматывает это ожидание! Еще немного, и я начну скандировать: «Дедушка Леонард, приходи!»
– Думаешь, это поможет?
– Нет, но по крайней мере развлечемся. Между прочим, не уверена, что автоматы пригодятся против Леонарда. Он ведь волшебник, ты в курсе? Умеет существовать вне физического тела и все такое прочее…
– Неужели? А ты в курсе, что я тоже кое-что умею? И я говорю не о кроликах и цилиндрах, – самодовольно ухмыльнулся Гарджели. – А насчет автоматов… Ничего, автоматам тоже найдем применение…
Давид привез с собой двадцать бойцов из службы безопасности корпорации «Райдер», которую он унаследовал от старшего брата. Этим он увеличил население Лионеи почти вдвое. Где-то в тумане бродили Амбер Андерсон, Бернар, Иннокентий, Смайли – все они по разным причинам считали, что идти им из Лионеи некуда. А еще тут была Марина.
На самом деле ее звали Розмарин, так у нее значилось в документах, однако Настя посчитала это имя возмутительно претенциозным и стала звать девушку Мариной. Та не возражала. Марина вообще оказалась очень покладистой, только вот не понятно было – то ли это ее истинная черта характера, то ли она просто хорошо выполняла свои служебные обязанности.
