— Неудивительно, что люди считают тебя богом. Жизнью клянусь, ты с виду и впрямь Ллеу Длинная рука. До сих пор я не понимал, как сильно по тебе соскучился.
— Мне кажется, что мы и не разлучались. И все же мне хотелось бы знать, что было с тобой после ухода из Каердиви.
— Рассказывать особо нечего. Несколько лет я служил в Корс Баддоне, потом в Корс Глануме в Галлии. Побывал в Риме и в Греции, на Остров Могущественного вернулся только прошлым летом, когда Феодосий пришел с войсками, чтоб подавить мятежников.
Талиесин печально кивнул.
— Каердиви перед ними не устоял. Мы были бессильны. — Тут лицо его просветлело. — Ты видел новые земли на юге?
— Прекрасные земли, хотя Эльфин говорит, что неизвестно, как его люди сладят с землей, которая родит зерна больше, чем камней.
— Как отец?
— Хорошо и шлет тебе привет — и мать твоя тоже.
Все замолкли, вспоминая время и место, которые не вернуть. Наконец Талиесин встряхнулся и сказал:
— Вы пришли не за тем, чтобы передать мне родственный привет.
— Да, хотя мне достаточно было бы и такой причины, — отвечал Блез. — У нас другая цель. Хафган в последние месяцы был неспокоен. Он уверен, что родился или скоро родится Поборник Света, как он его называет. — Блез пожал плечами. — Мы не видели никаких знамений, но надо еще доказать, что Хафган ошибся. И вот, он послал нас к тебе…
— Чтобы я прошел по тропинкам Иного Мира и узнал, среди нас ли этот Поборник?
— Нет, просто узнать, не видел ли ты чего-нибудь, что подтверждало бы его веру. — Блез с надеждой взглянул на барда. — Ведь в Ином Мире его присутствие было бы заметно?
— Конечно, — признал Талиесин, потом твердо добавил: — Но теперь я служу Спасителю Богу, который также зовется Богом истины и любви…
— Хафган говорил, хотя и не упоминал, что тебе возбраняется путешествовать в Иной Мир.
— Не возбраняется, но из уважения к Живому Богу я следую только путями смертных.
— Ясно. — Блез повернулся и стал смотреть в огонь. — Прошлой ночью я видел знамение, очень, возможно, важное: круг света вокруг луны и в круге — одна звезда. Она появилась и засияла сразу после восхода луны, потом стала меркнуть. Когда от нее осталось едва заметное свечение, кольцо света погасло и исчезло — как будто оно отдаю свой свет умершей звезде. Она же сама зажглась и стала гореть ясно. — Он взглянул на Талиесина. — Ты видел?
— Я верю, что все было так, как ты говоришь, — сказал Талиесин, — хотя сам ничего не видел, потому что ждал рождения своего сына.
— Сына?
— Да, сына. Что тут удивительного? Моя жена вчера разрешилась от бремени.
Остальные друиды подались вперед и принялись взволнованно переговариваться. Один из них простер руку и указал пальцем на Талиесина.
— Это дитя, без сомнения, Великий Эмрис, Бессмертный, он станет царем этой страны и будет править весь следующий век.
— О чем ты? — тихо спросил Талиесин.
— Все, как говорил нам Хафган, — сказал один из друидов. — Поборник родился.
— Мой сын? — Талиесин встал и заходил перед огнем.
Блез отвечал голосом пророка:
— Свет есть жизнь. Серебристое кольцо — вечная жизнь, венец и наследие Поборника. Звезда в кольце — жизнь того, кто родился носить венец.
— Но ты сказал, кольцо погасло и пропало.
— Так и было.
— Значит, чья-то жизнь угасла, чтобы Поборник жил.
— Да, похоже на то, — отвечал Блез.
Остальные согласно загудели.
— Значит, придется вам поискать в другом месте, — сказал Талиесин. — Моя жена с ребенком живы и здоровы. Никто не умер здесь вчера ночью.
Блез развел руками.
— Я знаю лишь то, что видел на небесах.
Талиесин перестал ходить и остановился рядом с сидящим другом.
— Значит, должно быть другое толкование.
— Ты меня удивляешь, Талиесин. Почему мои слова так тебя взволновали?
Бард не стал отвечать на вопрос.
— Роды были трудные, мы почти не спали.
Блез пристально взглянул на Талиесина.
— Что ж, возможно, нам и впрямь следует искать в другом месте.
— Оставайтесь здесь и отдохните с дороги. Тебе есть что рассказать о странах, которые лежат за морем, и я хочу слышать все.
— И услышишь, друг мой, хотя бы мне пришлось говорить ночь напролет. Но прежде я должен видеть ребенка, если это можно устроить.
— Позже, — отмахнулся Талиесин. — Будет еще время.
Друиды удивились, но ничего не сказали. Оставшись наедине с Блезом, они спросили:
— Что с Талиесином? Почему он прячет младенца? Неужто нам не дадут даже увидеть его?
— У Талиесина должны быть свои причины. Мы не будем настаивать; нужно только ждать, наблюдать и верить, что все прояснится во благовремении.
Пендаран несказанно обрадовался, что под его кровом собрались сразу столько бардов, и распорядился устроить пир в честь новорожденного дитяти — на пять дней и ночей, чтобы каждый бард пел в свой черед. Блез учтиво согласился и испросил себе честь петь в последнюю ночь.
В первый день пира зал наполнила знать из ближайших селений — Пендарана по прозванию Алый Меч страшились и уважали, многие были его должниками и боялись его задеть. Так что собравшаяся толпа если не ликовала, то, во всяком случае, усердно демонстрировала веселье; большая часть ждала, что по ходу празднования выяснится главная, серьезная его причина.
Общество было поражено переменой в своем повелителе. Пендаран выглядел довольным, даже веселым, расхаживал между гостями, одаривал их, похлопывал по спинам, смеялся, шутил, подливал им меда из собственного рога.
— Что с нашим королем? — спрашивали они друг у друга. — Вторая молодость началась?
— Это западня, — шептали другие. — Он собирается увеличить подати.
— Нет, его околдовали, — говорили третьи. — Разве вы не слыхали о друиде, которого он взял в дом? Тут без ворожбы не обошлось.
Начался пир. Знатные мужи сидели со своим повелителем за высоким столом, ели и пили, но все время ждали подвоха. Пендаран терпел-терпел их натужное веселье и косые взгляды, потом как отодвинул стул да как грянул об стол рукояткой ножа:
— Да на пиру ли вы? Лица вытянутые — неужто мои хлеб-соль вам не по вкусу?
Они быстро заверили, что очень даже по вкусу.
— Так в чем дело?
Встал один из вождей, крепкий старец по имени Друз, подстриженный на римский манер.
— Если б нашелся здесь человек искренний, он бы сказал тебе, Алый Меч, о чем шепчутся в зале.
— Так скажи, я тебя слушаю.
— По правде сказать, мы все дивимся случившейся в тебе перемене и не можем уразуметь ее причин. Околдовали тебя? Или ты хочешь нас всех зарезать, пока мы будем пить за твое здоровье?
Пендаран Гледдиврудд в ярости уставился на старика, и все сидящие возле него подобрались. Король вонзил кинжал в доску, и тот остался торчать, дрожа. Друз выхватил из-за пояса нож, но перекошенное лицо Пендарана внезапно повеселело, а плечи затряслись от смеха.
— Да, так и есть! Я околдован! Да еще каким замечательным колдовством, сами увидите!
Друз выдохнул сквозь сжатые зубы.
— Так ты смеешься над нами?!
— Я смеюсь, потому что я рад, старый ты ворчун! Я рад, что впервые за много лет в этом доме родился младенец, и хочу отпраздновать это вместе с друзьями. — Он протянул руки к собравшимся. — Коли вы мне не друзья, уходите, я позову тех, кто еще умеет веселиться.
— Ты признаешься, что околдован? — спросил сосед Друза.
— Признаю, признаю! А что тут дурного? Все вы будете околдованы.
Ропот в зале усилился. Пендаран повернулся и указал на Талиесина с Блезом, стоявших у очага.
— Вот, — сказал он, — кто меня околдовал. Поди сюда, Талиесин.
Бард подошел, и Пендаран положил руку ему на плечо.
— Тот, кого вы видите перед собой, не таков, как остальные люди: голос его — само колдовство, и все слушающие подпадают под власть его чар. Но скажу вам со всей искренностью, друзья мои, жизнь моя стала куда приятней и веселее.
Друз устремил взор на барда и сказал:
