Ознакомительная версия.
Впереди вспыхнул огонь, зазвенело железо. Глаза Сигизмунда засияли восторгом, он взглянул на меня умоляюще. Бернард сурово прорычал:
– Да, верно, самое время захватить замок… Почти все солдаты в бараке! В замке всего лишь с десяток стражей на воротах.
Сигизмунд сказал горячо:
– Я умею лазить через стены! Попробую перелезть, а потом брошусь к воротам… надеюсь, успею открыть.
– А тем временем тебя изрубят? – сказал я. – Нет, такой жертвы не нужно.
– Любая жертва уместна, – сурово сказал Бернард, – если на пользу церкви и христианскому воинству! Я сам бы полез, да у меня зад с годами стал тяжеловат.
Я ухватил Сигизмунда за плечо.
– Стой! У меня другая идея.
Мне даже чудилось, что молот потяжелел, хотя три гемы в его рукояти весят не больше горошин. Никто не видел, как я размахнулся, все смотрели на верх ворот, где из укрытия арбалетчики и лучники стреляли по храбрецам. Прикрываясь кто щитом, а кто и просто сорванной дверью, бывшие рабы подступали к воротам, готовые рубить толстые доски, для крепости скрепленные широкими металлическими полосами.
Молот ударил, как брошенная рукой великана скала. Ворота снесло, башенка над воротами затрещала и рухнула. Нападающие ошалели от неожиданности, но тут же кто-то завопил счастливо, и все неудержимой массой хлынули вовнутрь.
Бернард и Сигизмунд с боевыми кличами ринулись следом. Быстроногий Сигизмунд ухитрился нагнать самых отважных, и в здание первым ворвался именно он. Но и Бернард отстал не особенно, я видел, как он влетел, размахивая чем-то наподобие алебарды, исчез, а потом из окон второго и третьего этажей начали вышвыривать тела защитников замка.
Я на всякий случай швырнул молот в сторожевую башню, она высилась чуть в сторонке. Из основания вылетели обломки камней, башня задрожала, но осталась стоять. Я швырнул еще раз, потом еще, с третьего удара башня накренилась, начала рушиться, но еще раньше внутри что-то сломалось, она рухнула грудой глыб, что раскатились по всему двору перед замком.
Ворота распахнулись, из здания вышли Сигизмунд и Бернард, за ними шел, сильно прихрамывая, Ланселот. Он был обнажен до пояса, но в обеих руках по мечу, с лезвий стекают темные капли. Руки по самые плечи и грудь Ланселота в кровавых пятнах. Судя по его лютому лицу, это не его кровь.
Бернард рядом с ним сиял. Хорошая пара, подумал я саркастически. Если у Ланселота от тягот пути и плена лицо еще больше вытянулось по вертикали, как будто на экране сбилась фокусировка, то Бернарда трудности приплюснули как в плечах, так и в морде. Тоньше он не стал, но шире – да. Голова и раньше казалась мне настоящей скалой из гранита, а сейчас, исхудав, еще больше похожа на скалу, растерявшую прикрывающий мох, с выветрившимся из щелей песком. Над Ланселотом Господь Бог и раньше поработал тщательно: высокий лоб, аристократическая бледность, точеный нос с красиво вырезанными ноздрями, выпуклые глаза, способные из холодных становиться очень холодными, а то и вовсе ледяными, а уж нижняя челюсть так и вовсе шедевр: выдвигается, словно поддон у электропогрузчика, только тяжелая и массивная, а ямочка на подбородке, которая на самом деле не ямочка, а ущелье, сейчас стала еще шире и глубже.
Последним выбежал Гугол. Просиял, увидев меня, крикнул:
– Да знаю, знаю, что дурак! Надо было убраться раньше. Но как-то стало неловко оставлять Сига одного.
Появился Совнарол, в лохмотьях, с красными пятнами на лице и руках, кое-где плоть даже обуглилась. Если воинов сразу в каменоломни, то священника – на пытки, понятно…
На той стороне двора Бернард с грохотом вышиб двери конюшни. Мы быстро расхватывали коней, небо на востоке уже посветлело, а облачко над горизонтом окрасилось в нежно-алый цвет. Асмер торопил, я выбрал было гнедого жеребца, за спиной Сигизмунд прокричал:
– Ваша милость, мы ведь и вашего коня привели!.. Которого вы изволили отнять у того, с огненным глазом. Он там дальше, в отдельном стойле. Его другие кони боятся…
Я поколебался – сам почему-то боюсь такого коня, не совсем конь, как мне кажется, а если честнее, то совсем не конь, но выругал себя за трусость, пробежал в конец, там из-за перегородки выглядывает черная как ночь конская голова. Острый рог выглядел достаточно обыденно, то ли я пригляделся, то ли сейчас не до конских рогов. Похоже, конь дремал. Перед ним зияет полный овса деревянный желоб, а сбоку щерит красные зубы обглоданный каменный угол конюшни.
Сам конь прикован к стене толстыми якорными цепями. Я струхнул, хотел отступить, но конь вскинул голову, радостно заржал. Он даже потянулся ко мне, я вытянул руку во всю длину, он подставил морду, я погладил по бархатному носу – нос как нос, да и рог как рог, у носорогов тоже такие же, хоть и толще, – сказал как можно будничнее:
– Щас я тебя отцеплю… и мы поедем, хорошо?
Цепи крепились к стене толстыми штырями, такими скреплен мост через Москву-реку в районе Парка культуры. Я отступил, метнул молот. Стену с грохотом вынесло, цепи упали наземь, а конь даже не вздрогнул.
Я быстро оседлал, вскочил на спину и помчался вдогонку за своими. За мной был звон, треск, грохот. Сигизмунд ожидал, призывно махал мне рукой. Галопом мы вынеслись из долины, я задержался и сшиб молотом два дерева, чтобы перегородили узкий проход, а вдобавок рискнул метнуть молот в нависающий над замком скальный карниз.
Сперва я увидел возникшую трещину, тяжелый грохот донесся следом. Откололся не сам карниз, трещина прошла выше, и теперь на замок медленно падал, с каждым мгновением набирая ускорение, огромный кусок скалы размером едва ли не с сам замок.
Я повернул коня, ветер засвистел в ушах. Я поравнялся с Сигизмундом, он придерживал коня, в этот миг земля вздрогнула, качнулась, конь растопырил ноги, стараясь не упасть, дрожал всем телом.
– Вперед! – закричал я. – Если и будет погоня, то теперь… не скоро.
Все сидели на конях неподвижно, смотрели на меня круглыми глазами на одинаково вытянувшихся лицах. Даже у Бернарда вытянулось.
– Ваша милость, – произнес наконец Сигизмунд, – это вы с какой-то целью?..
Он указывал пальцем мне за спину. Я молча выругался. Коня я освободил от стены, но не от цепей. Они волочились следом, на одной прыгала громадная глыба с вбитым в нее штырем. За нами оставалась не канава, а пунктирная линия глубоких вмятин в почве, в каждой мог бы укрыться пулеметный расчет.
Сигизмунд правильно понял мое страдальческое выражение лица, торопливо соскочил, конь позволил ему снять цепи с железного обруча на груди. Я видел, как молодой рыцарь побагровел от натуги – надо было чуть приподнять цепь, снимая с крюка, а потом так же приподнять другую…
Ознакомительная версия.
