Ветер совсем уснул, а назойливые капли дождя вроде бы вовсе не тревожили согбенную фигуру старого лодочника, укутавшегося в плащ. Он лениво водил коротким щербатым правиóлом, направляя свое суденышко дальше: человеку, казалось, было все равно, куда оно плывет, лишь бы плыло. Рукав старого балахона был закатан до плеча, и одну руку старик опустил в воду, явно не боясь холода и мерзкой влаги. Примерно раз в десять минут он доставал ее из воды, отцеплял присосавшихся к ней длинных черных пиявок и аккуратно складывал их в специально приготовленную банку. Судя по тому, что почти все свободное место в лодке было занято банками, наполненными мерзкими на вид кольчатыми червями-кровососами, плавал он здесь уже довольно долго.
В это самое время на одиноко выступающем из воды островке с растущей на нем безутешной, вечно рыдающей ивой появился весьма примечательный человек в арлекинском гриме, черной мантии и плаще. Он вышел из темного портала, небрежно откинув смолянистый край реальности, как драпировку, словно портьеру, за которой прятался за мгновение до этого; дыра мрака за его спиной тут же исчезла, точно проем с дверью, захлопнутой сквозняком.
Старик-лодочник поднял было голову, но, узнав гостя, снова прикрыл глаза. Явно потеряв всякий интерес к вылезшему прямо из воздуха человеку, он уткнулся подбородком в грудь, прикидываясь спящим.
– Здравствуй, Никерин. – Старый знакомец кивнул медленно проплывающему мимо лодочнику, после чего недоброжелательно глянул в хмурое небо – просвета среди туч он не увидел, лишь неприятные капли дождя попали в его серые глаза.
– И тебе день добрый, некромант, – не поднимая головы, ответил Никерин.
– Все ловишь своих пиявок, старик? Не надоело? – Сероглаз набросил на голову капюшон, скрыв свое узкое бледное лицо, перечеркнутое двумя алыми нарисованными полосами, и неизменчивый улыбчивый прищур вечного хитреца.
– А что делать? Ловлю... – Лодочник, казалось, совсем не боялся прислужника смерти. Должно быть, потому, что он был очень стар и весь свой страх уже изжил. Или оттого, что когда-то давно, уж и черные вороны не упомнят когда, он сам был некромантом.
– Не возьмешь меня к себе в лодку? – спросил темный маг.
– Отчего ж не взять, Сероглаз? Возьму.
Резко двинув в бок правиóлом, Никерин пристал к островку. Некромант осторожно ступил на шаткую, хлипкую лодчонку, отчего та опасно накренилась. Послышался звон...
– Банки не побей, – пригрозил морщинистым пальцем прислужнику смерти старик.
– Ладно-ладно. – С трудом найдя себе место, некромант уселся за спиной у старика. Оттолкнувшись веслом от берега, ловец пиявок привычно опустил голую руку в воду. Лодочка вновь продолжила свой небыстрый путь по болотам.
– Тебе куда-то надобно, Сероглаз, иль просто решил прогуляться погожим деньком? – равнодушно спросил Никерин.
– Надобно, верно подметил. – Некромант вновь хмуро оглядел темные небеса «погожего денька». – В Умбрельштад.
Никерин вздрогнул и, подняв голову, обернулся. Показалось сердитое лицо, все изъеденное морщинами и следами от старых болезней. Высокие скулы и длинный горбатый нос были мокры от дождя, как и спутанные седые волосы, прилипшие ко лбу. Всем своим видом он напоминал древнего, видавшего виды филина. Старик нахмурил лохматые брови и сморщил щеки, что, видимо, должно было выразить все его нежелание плыть в направлении Черной Цитадели. Затянутые пленкой больные глаза говорили о том же.
– Умбрельштад далеко, а вечер скоро. Гляди, как темно... Да и ливень должен начаться с минуты на минуту...
– Ладно-ладно, – усмехнулся некромант. – Вези, куда сказано. Ты же не хочешь собирать свои банки по дну всего болота? А темень – не беда. Зажжешь свой фонарь, если, конечно, не хочешь, чтобы я зажег Фонарь Душ.
– Угрозы, угрозы... – проворчал Никерин, поворачивая лодку на запад. – Как я люблю ваши угрозы. И твои, и дружков твоих...
– Не сомневаюсь.
Сероглаз закутался в свой черный плащ и согнулся на каком-то ветхом ящике – старик верно сказал: до вотчины Руки и Меча неблизко. Можно будет вздремнуть пару часиков, восстановить силы, упорядочить мысли...
Никерин тоже вернулся в привычное состояние полусна; казалось, ему совсем не нужно следить за лодкой, он просто иногда лениво водил правиóлом, чтобы его суденышко не сбилось с курса.
«Шлеп... шлеп...» – шептало весло.
Два некроманта – нынешний и бывший – плыли к Умбрельштаду.
* * *
Стало уже совсем темно, поэтому ловец пиявок подвесил на невысокий шест над лодкой неяркий фонарь. Никерин сумел довезти своего негаданного спутника до самого умбрельштадского рва, этому способствовало то, что болота из-за осенних дождей слились с водным ограждением замка. Разлив поглотил и дорогу, и все подступы к Черной Цитадели, стоявшей на небольшом возвышении – именно с учетом подобных случаев затопления.
И теперь старый лодочник тревожно глядел в ту сторону, где темнели неприветливые стены Умбрельштада. Сквозь пелену дождя можно было различить высокие башни, в окнах которых не горел свет.
– Прощай, старик. – Спутник вылез из лодчонки на вымощенное камнем ограждение рва. – Благодарю за помощь.
– А ты уверен в том, что тебе нужно именно сюда, Сероглаз? – подозрительно прищурившись, спросил старик.
Уж он-то знал, как бывает, когда плывешь совсем не туда, где бы хотел оказаться. Как и большинство тех, кто связывает свою судьбу с темным искусством, он всю свою жизнь проплавал именно так, приставая не к тем берегам.
Над замком повисла тишина – лишь дождь стучал по черепице крыш, плитам дворов и дозорных путей на стенах. Казалось, Умбрельштад решил отправиться на покой мокрым осенним вечером и просто заснул.
– Благодарю за помощь, – повторил Магнус Сероглаз, после чего повернулся спиной к лодочнику и пошагал к стене.
– Эх, молодые, – проскрипел Никерин и спешно погреб веслом прочь, стараясь поскорее убраться от Умбрельштада как можно дальше.
То, что в скором времени должно было здесь произойти – он почему-то чувствовал это всей своей прожженной душой, – не предвещало никому, кто окажется поблизости, ничего хорошего.
Когда он в последний раз обернулся, то не смог различить своего временного спутника – тот уже скрылся в дожде и ночи.
Старик не прекращал грести, и фонарь на шесте его лодки все отдалялся от Умбрельштада, пока его слабый свет совсем не исчез из глаз.
Тем временем Магнус был уже внутри стен. Стучаться в главные ворота он не собирался: ожидать, что его гостеприимно примут в родном замке, не приходилось – выручило, как обычно, темное искусство. Растворившись во мраке, некромант через какой-то миг оказался уже на верхнем дворе, перед входом в донжон Цитадели. Как и следовало предполагать, эти двери были также наглухо закрыты.
