Одно он знал твердо — человек не способен изменить свою судьбу.
И он ждал, чувствуя, как уходит время, ощущая, как ускользают последние мгновения, и не решаясь вмешаться в происходящее.
Он видел, как синхронно повернули головы Буйвол и Суай-ох. Как сверкнул огненными глазами золотой бог. Как из темного хода шагнули в освещенную пещеру два человека — оба с лицами, закрытыми капюшонами — монах и пастух. Они шли рядом, тесно прижавшись друг к другу, и казалось, что монах поддерживает хромающего пастуха.
Атэист единственный заметил, как в черной дыре, из которой вышли эти двое, сверкнула сталь и шевельнулись живые тени.
Ему одному со своего места было видно, как неестественно держится пастух, как он выгибает спину, словно в лопатку ему упирается что-то острое…
…Два шага и один взмах меча…
Буйвол пристально смотрел на Суайоха, примеряясь, куда лучше будет ударить мечом, чтобы наверняка убить монаха.
Чтобы навсегда покончить со всем этим…
Ему было тяжело.
Каждый шаг к алтарю давался с трудом, словно он шел на казнь, на собственную казнь.
Он явился сюда преисполненный решимости уничтожить монаха, но вдруг оказалось, что это не так просто — зарубить безоружного безвинного человека. Сделать последний шаг, взмахнуть мечом и…
Освободиться…
Тяжело…
Невообразимо тяжело сделать то, что не должен делать. Тяжело переступить через собственную сущность, совершить то, что никогда бы не совершил…
Убить безоружного, безвинного человека, открыто смотрящего тебе в глаза, разговаривающего с тобой.
Стать убийцей.
Перестать быть воином.
Перестать быть собой.
“…ты должен перестать быть собой, а это невозможно…”
Невозможно?
Всего лишь два шага и один взмах меча!
“…ты ничего не решаешь и не можешь противиться этому… ты — ничто, пустое место… раб судьбы…”
Уже лишь один шаг.
— “… ты упрям как осел…”
Буйвол поднял глаза на статую Локайоха. Бог равнодушно смотрел куда-то в сторону. И боец невольно повернул голову.
Из черной дыры подземного хода, обнявшись, вышли два человека. Один из них был монах, а второй…
— Вот и Шалрой, — объявил Суайох. — А теперь ты должен отдать мне то, ради чего бог привел тебя к нам.
— Не сейчас, — негромко сказал Буйвол, крепко сжимая рукоять меча и пытаясь собраться с мыслями.
Времени не было совсем.
Надо решаться!
Один шаг и единственный взмах меча!
Малыш охраняет вход, держит всех на прицеле. Девять трижды клейменных монахов — лучшее прикрытие.
Круглые валуны на деревянных помостах возле входа расчистят тропу, если кто-то преградит дорогу.
Все будет, как задумано! Надо лишь преступить через себя. Надо убить безоружного человека.
Буйвол вновь посмотрел на Суайоха.
“…единственный взмах меча…”
Ударить в шею, разрубить наискось — верная смерть.
Никто ничего не успеет понять.
Потом схватить Шалроя — и на улицу.
На свободу…
Буйвол перевел взгляд на приближающегося монаха, помогающего идти сильно хромающему пастуху.
Что-то странное было в их походке. Какая-то напряженность, скованность.
Лицо монаха закрыто капюшоном.
И лица Шалроя тоже не видно.
Трудно будет уйти от преследования с хромым на плечах.
Трудно, но возможно…
Невозможно убить безоружного безвинного человека, когда-то спасшего твою жизнь, а потом спасшего и жизни твоих друзей.
Невозможно перестать быть собой…
…Чет Весельчак толкал перед собой Шалроя, закрывая телом короткий клинок, упирающийся в спину пастуха. Он проследовал вдоль линии монахов, поравнялся со стариками, сидящими на дощатых настилах, направился к алтарю. Он смотрел прямо перед собой. Он видел здоровяка мечника, что когда-то оставил его без законной добычи. Лишил всего — даже уверенности в себе.
Чет мстительно щурил глаза, кривил рот, представляя, как, приблизившись в упор, всадит короткий клинок в живот широкоплечего бойца, повернет, потянет на себя и вывалит груду дымящихся внутренностей на каменный пол…
Шалрой с трудом переставлял ноги. Оглушенный страхом, слепой, задыхающийся, он мало что понимал — капюшон закрывал глаза, плотная вонючая повязка на лице почти не пропускала воздух, по спине текла кровь — словно змея ползла…
Шалрой едва волочил ноги.
Чет Весельчак считал оставшиеся шаги.
Пальцы его нетерпеливо тискали рукоять меча…
Дым плавал в пещере: вспухал, завивался, тянулся, колыхался, опадал. Огни свечей, жаровен и светильников разукрашивали его кровавыми оттенками. Плавно двигались рваные тени, перетекали, меняя форму, сливались вместе, делились — они словно танцевали.
Малыш любовался чарующими движениями густого воздуха и мысленно поторапливал товарища.
“Авантюра! — крутилось в голове. — Безумная авантюра!..” Он, не глядя, ощупью, перебирал стрелы в колчане, пересчитывал их в который уже раз. Стрел было мало…
…Перестать быть собой!
Клинок дрогнул. Шевельнулась рука, двинулось плечо.
— Отдай мне то, что принес! — потребовал монах. Суайох и Локайох стояли рядом. Бог и его слуга — даже имена у них похожи. — Отдай!
Не человек это сказал, а его бог.
Не человека надо убить, а бога в нем.
— Я ничего не принес, — глухо сказал Буйвол, поднимая меч.
— Не противься судьбе! Отдай!
— Я пришел, чтобы убить тебя! — Буйвол смотрел на золотую статую, в ее блещущие огнем глаза. — Я покончу с богом! Единственный взмах меча!
— Отдай! — Голос повелевал.
— Нет! — И Буйвол, взревев, рубанул мечом по человеческой фигуре, видя перед собой силуэт бога. Рассек шею, разрубил ключицу, ребра, грудину. Выдернул клинок — черная кровь из взрезанной вены брызнула высоко вверх тугой струей, плеснула на золотую статую. Суайох, еще живой, покачнулся, привалился спиной к алтарю. Захрипел, забулькал горлом, пытаясь что-то сказать, о чем-то спросить. В глазах его застыло безмерное удивление.
Буйвол бросился к Шалрою, схватил его, дернул на себя, вырывая из объятий монаха. И вдруг увидел блеснувшую сталь.
Клинок!
Он успел отшвырнуть пастуха в сторону, сам едва увернулся от выпада.
Монах, злобно ругаясь, отпрыгнул, скинул с головы капюшон. И Буйвол тут же узнал это лицо, эти колючие глаза и жестокую ухмылку.
— Чет!
Кто-то из сидящих монахов вскрикнул, вскочил. Открыли глаза патриархи, но не двинулись со своих мест.
Суайох, запрокинув голову, закатив глаза, сползал на пол. Кровь его, густея, медленно стекала по золотой руке бога, черной лужицей собираясь в ковшике ладони.
Малыш выхватил стрелу, бросил ее на тетиву, еще не видя, куда надо стрелять. И в то же мгновение заметил, как сквозь танцующий дым метнулись к нему четкие темные линии, как струны прямые, стремительные, словно молнии.
