Наёмник, ни удара сердца не задерживаясь, своим обычным пружинистым уверенным шагом двинулся по площадке шириной в четыре локтя. Визил заметил, что первый часовой, увлечённо лицезревший схватку с людьми принцессы, не сразу и обратил на них внимание. Их молчаливая, практически не звенящая группа с дурацки улыбающимся предводителем загнала его в немалый ступор. Единственными звуками, которые он успел сказать, были: "А... что..." Но наёмник, не останавливаясь, оттёр его плечом к стене, и где солдат растворился за спиной грозной колонны, откуда удар сердца спустя, донёсся характерный хрип. Второй часовой был более внимателен и встречал гостей копьём наперевес и кажущимся грозным блеянием: "Кто такие?". Наёмник, ничего не говоря, поднял вверх правую руку, будто в приветствии (хотя Визилу она напомнила скорее атакующую змею), а при сближении огорошил солдата негромким, но с явным командирским рычанием: "Где должное приветствие старшего по званию?!" Ошарашенный часовой поднял остриё копья, что ни в коем случае нельзя было делать по нормам устава. Впрочем, кажется, любые действия не спасли бы его (разве что если бы он сиганул с помоста, и то не гарантия, что пятнадцать сантиметров доброй стали не настигли его на лету). Рука наёмника резко опустилась, и молниеносный метательный нож нашёл свою жертву.
Наёмник ускорился, придержал за плечи заваливающегося часового. Тут же подоспели гвардеец и сержант, а их предводитель продолжил своё уверенное и неумолимое движение.
Успела ли надвратная стража увидеть и оценить опасность - вопрос из числа гипотетических, ибо стоило в момент настойчивого стука зашебуршиться кому-то с другой стороны, как мощный удар завалил узкую створку вместе с замешкавшимся бойцом с раззявленном в страшном изумлении ртом без шлема и в расхристанной тунике внутрь. Наёмник уже не обращая внимания на потенциального покойника (точный удар тяжёлого меча и точный пинок ДиОдори - и очередная жертва невнимательности мертва), ввинчивается во внутреннюю темноту защитного периметра.
С этого момента восприятие Визила разбилось на несколько сумасшедших эпизодов по насыщенности отчаянной храбрости и накалу страстей которые навсегда отпечатались в голове, как нечто достойное пафоса, а при воспоминании о которых по спине будет скрести здоровая расчёска с ледяными зубчиками... В общем, без изрядного запаса алкоголя такое лучше и не вспоминать.
Первая картина. Егеря, словно посланники смерти (ну, почему, "словно"?) стремительно распространяются в узких переходах, выдавая билеты в один конец. Сам же Визил - такое же остриё, бьющее во всё живое и почти безостановочно двигающееся вперёд, ибо основные задачи: пока враг растерян, проникнуть как можно дальше и захватить поворотный механизм поднятия массивных, испещренных очень неприятными остриями створок северных ворот.
В какой-то момент один из егерей допускает фатальную ошибку, всего лишь подранив стражника и тут же потеряв к нему интерес, подставляет под клинок плохо защищённый бок... Атака на какой-то момент, всего лишь на удар сердца приостановилась, дав необходимое время защитникам. Гвардеец с кем-то из егерей, рыча неразличимые ругательства, отчаянно пытаются преодолеть оказавшееся неожиданно серьёзным препятствие в виде полуодетых часовых, с удивительной сноровкой бывалых ветеранов орудующих копьями и щитами в узком пространстве. Егерь, брызнув чем-то влажным, замедляется и заваливается набок.
Уклоняясь от своего соперника, Визил видит, что напарнику уже не помочь - вместо глаза уродливая, заполненная блестящей кашицей воронка... В следующий удар сердца его, как котёнка, выдёргивают назад - он не успевает даже оказать никакого сопротивления - и хорошо знакомый голос ровно, что несколько неожиданно в окружающем гвалте произносит несколько ключевых слов: "Твоё дело - сигнал". После чего его дополнительно встряхивают и придают ускорение в нужном направлении - наверх.
Картина вторая. Ступив на площадку, он оскальзывается и падает задницей на очередной труп. В испуганном свете факела он наблюдает движения трёх фигур. Их мельтешение происходит будто рывками, иногда они сливаются, попадая на одну траекторию взгляда, и получается этакий многорукий паук. Наконец-то до него доходит, что сидение на пятой точке может ухудшить его положение и почему-то на четвереньках он спешит в том направлении. Кто с кем дерётся, разобрать практически невозможно, но в какое-то мгновение высветился шлем одного из дерущихся, и он, понимая, что не дай Единый, ошибётся, прирежет своего, бьёт по ногам, и совсем уже на ощупь в место падения наносит остервенелые удары... Голос, искажённый болью, сообщает о каком-то драконе, а Визил с облегчением чувствует, что не узнаёт этого человека, то бишь, это -чужой. Меж тем, остальные двое тоже упали, и один, визжа, а второй, хрипя, катаются по площадке, отскакивая от препятсвий, как кожаный мяч. Отжимающийся к зубьям башни Визил получает в грудь сапогами одного из прокатившейся рядом парочки, а сам напряжённо думает, что предпринять, так как время-то уходит. Мелькает даже крамольная мысль столкнуть обоих с площадки, но он тут же давит её беспощадно, ибо такое малодушие с его стороны абсолютно не простительно. И словно желая загладить вину, при очередном кружении, сам наваливается сверху, ясно понимая, что при неблагоприятном отношении к нему судьбы, он легко словит острое лезвие.
"Айци?" - прохрипел он в ухо ближайшему солдату. Тот отшатнулся, зато его соперник, которого он нещадно лупил по голове, каркнул: "А-а-а-ру", что в переводе на нормальный язык, как понял Визил, означало: "Слава Агробару". Заблокировав бьющую руку и коленом придавив другую, он склонился к лежащему снизу.
- Имя сержанта?
- А-и-и-о-и...
- Бей, - прохрипел из последних сил гвардеец, оттягивая назад корпус удерживаемого.
Казалось, время остановилось. Он всё тянул и тянул назад, будто толстую многожильную тетиву, а сам представляясь этаким древком на грани слома, когда волокна вот-вот лопнут с противным чмоканьем. Сам же в каком-то безумном наитии увещевающее частил шёпотом: "Тихо, тихо, тихо, тихо...", будто уговаривая помереть человека. Голова так налилась кровью, что та должна была плеснуть из глаз, ушей, носа...
И вдруг всё закончилось. Тело в его руках несколько раз дёрнулось, чуть ли не вырывая пальцы из суставов, правая рука, внезапно увлажнённая чем-то вязким, соскользнула с заломленного обессиленного локтя, и в пространстве кроме надсадного хрипа и клокотания, что производили лёгкие, ничего не осталось. Какие-то вопли и тяжёлого железного громыхания словно остались по другую сторону этого воздушного кокона.
