– Ну и что? – пожал плечами Гхажш. – Я этот стих ещё младенцем выучил. «Война шагхрата». Его каждый мальчишка знает.
– А начало ты тоже знаешь? – хитро улыбаясь, спросил Гхай.
Что значит, «начало»? – удивился Гхажш. – Ты же весь прочитал.
– Неа, – покачал головой Гхай:
«Прекрасен атакующий йоред,
Прекрасен жуткой смертной красотою.
Сияет на доспехах солнца свет,
Трепещут и летят над полем боя
Знаменья, много знавшие побед.
Прекрасен атакующий йоред.
Почтение внушает гномов строй,
Суровы лица воинов могучих,
Щиты несокрушимою стеной,
И эхом отдаваясь в горных кручах,
Наводит ужас клич их боевой.
Почтение внушает гномов строй.
Эльфийских стрел чарующий напев,
Коль жив остался, помнить будешь вечно.
Скользят стрелки весёлые меж древ
И песенки свои поют беспечно.
И сеют смерть. Ты вспомнишь уцелев,
Эльфийских стрел чарующий напев.
Но мы не видим красоты в войне,
Для нас она – привычная работа.
Тяжёлая поклажа на спине,
Бег по оврагам до седьмого пота,
Резня ночная в страшной тишине.
Нет, мы не видим красоты в войне.
Узнать, уговорить, украсть, убить
И смерть перехитрить, и выжить снова.
Жить средь врагов и с ними хлеб делить,
Годами не видать родного крова.
Нам своего пути не изменить —
Узнать, уговорить, украсть, убить…»
Гхай закончил и замолчал. Гхажш тоже помолчал немного, вытер что-то со щеки и сказал: «Ладно. Читай, Гхай, читай. Мы же для того сюда и шли, чтобы это можно было читать. Всем. Читай».
– Можно? – просиял Гхай. – Я тут посижу. Тут ещё стихи есть. Никогда стихов не читал. У нас на всю деревню одна книга. По ней огхров учат. Там стихов нет.
– Можно, – подтвердил Гхажш. – Только осторожнее с ними. Чтобы не рассыпалось, от древности.
– Я же не маленький, – обиделся Гхай. – Что я, не понимаю?
Гхажш ещё раз вытер что-то со щёк и обратился ко мне:
– Знаешь, Чшаэм. Если я не ошибаюсь, и старые книги не врут, то где-то здесь есть ещё одна дверца. Взломаешь?
– Конечно, – пожал я плечами. – Ты же для этого меня сюда и привёл.
Дверцу мы нашли быстро. И она была совсем нетолстая, не окованная железом, не такая, как все. Простая дверь, словно в нашей гостиной, в Тукборо. Её даже взламывать не пришлось, она от одного пинка вылетела.
За дверцей оказалось совсем небольшое помещение, по трём стенам уставленное полками с толстенными фолиантами. По середине стоял хрупкий круглый столик. Рядом с ним – кресло с высокой резной спинкой. На столике, на блестящем бронзовом треножнике, покоился шар, размером примерно с мою голову.
Гхажш подошёл к столику, сел в кресло и ладонью стёр пыль со стеклянной, отражающей свет факелов, поверхности шара. «Если корноухий не соврал, – сказал он, – эта штука должна работать». И положил ладонь на верхушку шара. Некоторое время ничего не происходило. В свете факелов я не сразу заметил, что шар начал светиться. Светиться мягким, жемчужным светом.
Затаив дыхание, с замершим сердцем я смотрел, как разгорается этот призрачный свет, уступая место проступающему изнутри видению. Как будто кто-то протирал шар изнутри. Сначала проступило нечто, движущееся по внутренней поверхности, оказавшееся мягкой тряпочкой и держащими её пальцами. Потом тряпочка убралась, и к стеклу приблизилось благообразное бритое лицо. Лицо дыхнуло на стекло, а тряпочка стёрла появившийся туманный след. И снова уступило место лицу. Лицо собралось, было, дыхнуть на стекло ещё раз, но вдруг глаза его округлились, рот открылся, и я с удивлением услышал исходящий из шара вопль.
Через мгновение в шаре было видно только быстро удаляющуюся человеческую фигуру, да ещё слышался непрекращающийся вопль. «Подождём, – сказал Гхажш, снимая ладонь с шара. – Ты бы присел. Это, наверное, надолго».
Поискав глазами, я обнаружил какой-то табурет и уселся на него, вперив взор в шар. Там ничего не происходило. Потом внутри проявилось изображение двух человечков. Люди приблизились, и в шар затянуло новое лицо. Лицо старика. Строг был его взгляд, и мужественна складка губ.
– Кто ты? – сурово спросил старик голосом человека, привыкшего повелевать. – Кто ты? И как посмел заглянуть в Палантир?
– Гондор Кримпатулагх атул! – сказал Гхажш, и лицо его тоже стало суровым. – Здравствуй, Великий Король!
Сколько лет прошло с того, изменившего мою жизнь, лета. Сколько лиг с тех пор осталось за моей спиной. Сколько отметин от чужих клинков осталось на теле, и сколько крови отведал мой собственный клинок. Клинок у меня всё тот же – предсмертный подарок Урагха. Он лишь стал немного уже и легче от встреч с точильным камнем.
Огхр, который раскрыл-таки тайны Гхазатбуурза, а может, придумал свои, не один раз порывался переделать мой кугхри, обещая облегчить его и наварить на него новые лезвия, что будут одинаково хорошо рубить и гномское железо, и кхандский шёлк. Но я ему запретил даже прикасаться к моему мечу. Тяжёлый подарок Урагха ни разу не подвёл меня за все эти годы, и при каждом взгляде на него оживает моя память.
Гхажш говорит, что у меня совсем не урруугхайское отношение к мечу. Он считает, что в этом я похож на гондорцев, которые дают своим клинкам имена и считают, что в них заключена особая, внутренняя, сила. Может быть, он и прав, иногда мне, действительно, кажется, что в моём клинке есть немалая доля силы и мужества Урагха.
Гхажш, он часто бывает прав. Даже странно, он на одиннадцать лет моложе меня и во столько же раз мудрее. Из каждого события жизни он ухитряется извлечь намного больше, чем я. И получается так, что он моложе меня годами и гораздо старше опытом. Одно время я думал, что таковы все урр-уу-гхай. Но потом убедился, что это далеко не так. Гхай, например, так и остался бесшабашным мальчишкой. Кажется, что годы изменили в нём только цвет волос, но это бывает заметно лишь в долгих походах, когда голову негде и некогда брить. Тогда у него отрастает жёсткий серебристо-каштановый ёжик.
Седина появилась не только у Гхая. Рыжие лохмы Огхра давно уже стали пегими, и лоб стал намного выше. Пепельные волосы Гхажша тоже сменили свой цвет и поредели, и если раньше он увязывал их в пышный красивый хвост, то сейчас получается лишь скромная серебряная кисточка. Даже в соломенно-белых косах Мавки прячутся тонкие серебристые нити. Лишь у меня волосы остались прежними.
Это не удивительно. Хоббиты – долгоживущий народ. А я к тому же пил напиток энтов. Даже по хоббитским меркам мне суждена долгая жизнь. Мои нынешние годы – зрелость, до старости мне ещё очень далеко. Только грустно бывает видеть, как быстро старятся те, кого любишь.
