— Продолжай, — попросил Эдди.
— Ага. Продолжу. Несколько Волков, из тех, что направлялись к нам, свернули на Речную дорогу, несколько — на Фасолевую. Я помню, как Поуки Слайделл повернулся ко мне, с печальной улыбкой на лице, протянул мне руку, которая не держала арбалет и сказал…
7
Под жарким осенним солнцем, перекрывая стрекот последних цикад, доносящийся из высокой белой травы, что растет по обе стороны дороги, Поуки Слайделл говорит следующее: «Хорошо, что у меня был такой друг, как ты, Хейми Джеффордс, спасибо тебе», — на его лице улыбка, какой Хейми никогда не видел, но ему всего лишь девятнадцать, всю жизнь он провел на Краю, или на Дуге, как называют эти места, так что он не видел многого. И теперь вряд ли уже увидит, если исходить из того, как складывается ситуация. Это кривая улыбка, но трусости в ней нет. Хейми догадывается, что такая же прилипла и к его лицу. Пока они стояли под солнцем их отцов, но скоро темнота поглотит их. Близится их смертный час.
Тем не менее, в пальцах нет дрожи, когда он крепко хватает Поуки за руку.
— Наша дружба только началась. И будет крепнуть, — говорит он.
— Надеюсь, что ты прав.
Облако пыли движется к ним. Через минуту, может, чуть позднее, они увидят всадников, которые поднимают эту пыль. И, что более важно, всадники, поднимающие пыль, увидят их.
Эймон Дулин говорит: «Знаете, я думаю, нам надо спрятаться в этом кювете, — указывает вправо от дороги, — и затаиться. А потом, как только они поравняются с нами, мы на них нападем».
Молли Дулин одета в облегающие черные шелковые брюки и белую шелковую блузу, расстегнутую на шее. В вырезе поблескивает серебряный талисман: Ориса с поднятым кулаком. В правой руке Молли держит тарелку с заостренной кромкой, синеватую, из титана, с узором-вязью зеленых ростков риса по ободу. На левое плечо накинута шелковая лямка сплетенной из соломы сумки. В сумке лежат еще пять тарелок, две — ее, три — матери. Волосы Молли так сверкают под яркими солнечными лучами, что кажется, будто голова у нее объята огнем. Скоро волосы действительно будут гореть, это правда.
— Ты можешь делать все, что тебе хочется, Эймон Дулин, — отвечает она мужу. — Что же касается меня, то я останусь, где стою, чтобы они увидели меня и услышали имя моей сестры-близнеца, которое я буду выкрикивать. Они могут растоптать меня копытами своих лошадей, но я убью хотя бы одного из них или перережу ноги одной из лошадей до того, как они это сделают, а большего мне и не надо.
Времени прятаться в кювете уже нет, Волки появляются из-за поворота и видят четырех жителей Кальи, перегородивших им дорогу. У Хейми вдруг мелькает мысль, что Эймон Дулин, мягкий, добродушный, полысевший в свои двадцать три года, сейчас бросит арбалет и отпрыгнет в высокую траву с поднятыми руками, показывая, что сдается. Но вместо этого Эймон встает рядом с женой и натягивает тетиву арбалета.
Они стоят в ряд поперек дороги, сапоги тонут в тонкой, похожей на муку, пыли. Они стоят, загородив путь Волкам. И сие вызывает у Хейми чувство гордости. Он знает, что поступает правильно. Да, здесь их ждет смерть, но они отдадут жизнь не зазря. Лучше умереть, чем стоять и смотреть, как Волки забирают детей. Каждый из них потерял близнеца, а Поуки, он старше всех, потерял не только брата, но и может потерять сына. Так что они поступают правильно. Они понимают, что Волки, возможно, отомстят городу за их попытку сопротивления, но это значения не имеет. Они поступают правильно.
— Идите сюда! — кричит Хейми и натягивает тетиву своего арбалета. — Идите сюда, стервятники! Трусливые мерзавцы! Идите и получите свое! За Калью! За Калью Брин Стерджис!
От жары воздух дрожит. Кажется, что Волки мерцают где-то в отдалении. Хотя они приближаются с каждым мгновением. Они уже слышат топот копыт их лошадей, сначала глухо, потом все более отчетливо, громче. Волки словно летят над дорогой. Их штаны серые, как и шерсть лошадей. Темно-зеленые плащи развеваются за спинами. Зеленые капюшоны со всех сторон плотно облегают головы и окаймляют маски (это маски, все так). Так что они видят перед собой четыре оскаленные волчьи морды.
— Четверо против четверых! — кричит Хейми. — Четверо против четверых, нас поровну. Не отступим ни на шаг! Встретим их лицом к лицу!
Четверо Волков не снижают скорости. Расстояние до них уменьшается. Трое мужчин поднимают арбалеты. Молли, иногда ее зовут Красной Молли, как за цвет волос, так и за вспыльчивость, заносит тарелку над левым плечом. Злость ушла, она хладнокровна и совершенно спокойна.
Двое Волков, скачущих по краям, вооружены лучевыми трубками. Они вскидывают их. Каждый из двоих, что по центру, отводит назад правую руку, в зеленой перчатке, сжатую в кулак, они собираются что-то бросить. «Снитчи[42], — хладнокровно думает Хейми. — Вот чем они собираются нас угостить».
— Приготовились… — выдыхает Поуки. — Целься… Целься… Пли!
Он стреляет, и Хейми видит, как его стрела пролетает над головой Волка, второго справа. Стрела Эймона попадает в шею лошади крайнего слева. Животное жалобно ржет, его бросает в сторону, а Волки уже преодолевают последние сорок ярдов, разделяющие их и защитников Кальи. Лошадь, в которую попала стрела, сталкивается со своей соседкой в тот самый момент, когда ее всадник швыряет зажатый в руке предмет. Это действительно снитч, но отклонение от цели столь велико, что ее система наведения просто не захватывает.
Стрела Хейми ударяет в грудь третьего Волка. Он уже готов издать победный крик, но крик этот замирает в горле. Стрела отскакивает от груди Волка, как отскочила бы от Энди или от валуна на Сучьем сыне.
Броня, Волки в броне, под зеленым плащом у них броня!
Другой снитч летит точно, попадает Эймону Дулину в лицо. Его голова взрывается, разбрасывая во все стороны кровь, осколки костей, куски губчатого серого вещества.
Молли стоит, как скала, даже когда ее обдает кровью и ошметками мозга мужа. Кричит: «ЭТО ВАМ ЗА МИННИ, МЕРЗКИЕ ТВАРИ!» — и бросает тарелку. Расстояние до Волков сократилось до минимума, в общем, расстояния-то и нет, Волки уже нависли над ними, но она бросает изо всей силы, и тарелка уходит вверх.
«Слишком сильно ты бросила, дорогая, — думает Хейми, увертываясь от лучевой трубки (лучевая трубка тоже злобно жужжит, почти так же, как летящий снитч). — К сожалению, слишком сильно».
