Продвигаясь к воде, становилось понятным и предупреждение Маршалси. Не правоверному, т. е. не подвергшемуся циркумзиции пройти не возможно. Раз десять я попал под строгий взгляд жрицы и пару раз подвергся доскональному осмотру, на выявление физических недостатков. Калек вокруг я не увидел.
Вошел в воду — теплую и газированную. Пузырьки приятно щекотали волосатые ноги и нежные интимности. Захотелось помочиться. Капля море не испортит. Но, подумав, отказался от святотатства. Вдруг случится, какая реакция. Зря ли на стенах жрицы лупятся на переправу.
— Для чего ты здесь, — встретил меня вопросом монах, облаченный в грубую власяницу.
— За благословляющим святым словом, — скромно ответствовал я, потупляя взгляд и протягивая ходатайство.
Монах взял бумагу и внимательно прочитал.
Не удивился бы, заголоси он: Ахтунг! Партизанен! Внутренне я был готов к провалу. Другое дело ничего лучше этой писулины не предложишь. Обидно! Оказывается, как диверсант я немного стою.
Монах глянул мне в глаза. Я как мог, генерировал честность.
— Остановись в гостевой при монастыре Великомученика Евстия. Отсюда через три квартала, налево до розария. После того как пройдут завтрашние службы, обратись к распорядителю Альгипию, он отведет тебя куда нужно, — наставлял меня монах, возвращая бумаги.
Я оделся. Монах выдал белую накидку, в которой я выглядел юным крестоносцем. Еще не зарубил ни одного сарацина, не ограбил ни одного храма, не изнасиловал ни одной самаритянки, не сжег и не разрушил ни одного замка.
Чистые улицы сходились к площадям. На площадях непременные фонтаны и цветники. По периметру церкви, соборы, часовни, обители. Все мраморное, искрящееся и белое.
Под небом голубым, есть город золотой… Кем то написаны такие стихи. Так вот с Оженом все наоборот. Небо золотое, а город, пусть и с натяжкой голубой, от обилия мрамора.
Будь я проректором академии художеств, присылал бы сюда начинающих живописцев на этюды. А то некоторые таланты умудряются изобразить эдем больше похожий на колымские поселения.
— Действительно святое место, — признался я, вспомнив церковь в Москве, напротив которой не постеснялись открыть казино, а еще дальше сауну. Мучайся пастырь, храни паству от козлов.
Поскольку города я не знал, а познавательные экскурсии здесь вряд ли организовывались, пришлось отважиться на беглую разведку, пройдя несколько лишних кварталов. Закос под дурочка был рискован и понял я свое безрассудство сразу, как только напоролся на развод жриц, двух длинноногих марух, суровых и несдержанных. Меня жиганули по плечу ножнами скевоны, и погнали к монастырю, на задворки белоснежных храмов.
Таким как я, в гостевой Великомученика Евстия, полагался скудный фуршет и молельни для бдений.
— Братия, — обратился я с просьбой к одной из групп паломников, — не побрезгуете ли вы принять в компанию грешника.
— Все мы грешники и нет между нами различий, — простонал самый старый и самый плешивый из компании. — Присаживайся.
Я присел на край лавки. Не спрашивая, монастырский служка подал кружку с настоем, тарелку перловки без масла и кусок хлеба.
— Возблагодари Святую Троицу, сын мой! — призвал сосед плешивого. Паломник быстро ел, изо рта у него валилось, он поминутно вытирал губы и шмыгал перебитым носом.
— Я гляжу у тебя кровь на руке, — обратился ко мне третий. Голос его был тише и нежнее детсадовской няньки.
— Царапина, — отмахнулся я. — Жрицы Святой Матери Кабиры помогли мне не заблудиться в поисках монастыря.
— Правильно ли мыслю, ты впервые в Святом месте? — полез с расспросами плешивый.
— Ты прав, брат, я первый раз в городе, — ответил я, прикидывая, не удастся ли выудить из монахов полезной информации, не привлекая внимания. Не зря же Трим боялся оженских катакомб. Там наверно любознательных по двое на шконке.
— Что привело тебя в Святой город? — изрек плешивый, подкладывая каши. Ел старый не меньше молодого.
— Начинания мои требуют благословления, совета и поддержки, — расплывчато ответил я.
— Велики же твои начинания, коли понадобилось слово архимандрита, — пробубнил с набитым ртом плешивый.
— Мне ли сирому думать о величии, — поскромничал я. — Ноша моя определена Святой Троицей и настало время её нести. Получу благословение, отобью поклоны в искуплении грехов людских и в путь. — И совсем прикинувшись несчастной овечкой попросил. — Если не посчитаете зазорным говорить со мной, подскажите, где сыскать храм Искупления Всех Грехов. Боюсь вызвать гнев жриц праздным шатанием.
— Позволь помочь тебе, — влез вперед батьки сосед плешивого. — Наискось через площадь Фонтанов Дев Великомучениц.
Перебивая, я кашлянул.
— Ты забыл, человек, я впервые в городе и не знаю, где находится названная площадь.
Плешивый тихо рассмеялся.
— Вот к чему приводит грех блудословия, — укорил он соседа.
— Не огорчайся, — успокоил я торопливого гида.
Плешивый взялся сам за мое наставление.
— Примерно в двух часах ходьбы отсюда. Достаточно выйти, свернуть налево, пройти площадь Святой Веры и повернуть на право. Купол собора будет виден с того места, где на площади подходит улица Кающихся. По правде от туда видно два купола, меньший принадлежит церкви Духовных Сестер, — плешивый прервался отпить из кружки. — От той же площади, повернув налево, а у Колонн Кающихся вторично налево, по улице дойдешь до Фонтана Дев Великомучениц. Храм Воителей узнаешь по каменным стражам у входа, Храм Несущих Свет Веры по золотой стеле с именами, храм Искупления Всех Грехов по трем колоннам, подпирающим Камень Начала Времен.
— Теперь я найду его с завязанными глазами, — с горячностью заверил я собеседника. Проблема решилась легко. Не зря учил вождь всех народов — болтун находка для шпиона.
Поевши помолились всей братией. Два часа я честно бубнил под нос: Dum spiro, spero и Errare humanum est, и отбил несчетно поклонов. Теперь я понимаю, от чего негры на похоронах играют джаз, поют и пляшут. Не теряют время по пустякам — радуются жизни!
К Комплете меня вызвали к распорядителю Альгипию. Худой, усталый дядька вел прием в маленькой скромной келье. Прочитав мою липу, он долго вздыхал, дергал бровью и тер лоб.
