Копье все еще подрагивало в земле, а Верцингеторикс, откинув плащ, спрыгнул с коня и замер с высоко поднятой головой. Пауза длилась долго. Потом Рикс опустился на колено и положил меч отца к ногам Цезаря. Завоеватель, по-прежнему не шевелясь, сидел на скамье, холодный как камень.
— Кто-нибудь из вас говорит на нашем языке? — спросил адъютант Цезаря.
— Я могу переводить, — предложил я.
Цезарь взглянул на меня. Его глаза мгновенно окинули плащ с откинутым капюшоном, и выстриженные волосы.
— Друид? — спросил он высоким грубым голосом.
— Я из Ордена Мудрых.
— А-а, колдун, — усмехнулся Цезарь. — Мы избавим эту землю от вашей нечисти. Всему свое время. А ты, — обратился он к Верцингеториксу, — что скажешь мне?
Я перевел вопрос, а затем осторожно перевел ответ Рикса.
— Помнится, ты посылал мне знаки дружбы, — начал мой душевный друг. — Если это был искренний поступок, я напоминаю тебе о нем. Напоминаю и прошу во имя дружбы пощадить людей, сражавшихся рядом со мной. Они сражались благородно и ничем не запятнали своей чести. Они сражались за свободу, которую должен ценить и ты. Я в твоей власти. Я — твой трофей. Но прошу тебя, пощади моих людей, как я пощадил твоих. Мы никогда не унижали своих врагов…
Цезарь выслушал перевод, не отрывая задумчивого взгляда от Верцингеторикса. Когда я закончил говорить, он проговорил все тем же скрипучим голосом:
— У варваров нет понятия дружбы или чести. Я неоднократно убеждался в этом в Галлии. Я не раз протягивал руку дружбы вашим вождям, а они меня предавали. Больше я не совершу подобных ошибок. Единственный безопасный враг должен быть или мертвым или в цепях.
Он задрал подбородок и щелкнул пальцами. Из-за его спины выскочили здоровенные воины и схватили Верцингеторикса. Это случилось так быстро, что Рикс не успел бы оказать сопротивление. Но он и не собирался. Он позволил связать себя и поставить на ноги перед Цезарем.
Он здорово исхудал в последнее время, как, впрочем, и все мы. Но благодаря своему огромному росту, он возвышался над всеми легионерами. Едва заметная улыбка шевельнула губы Цезаря.
— Я возьму тебя с собой в Рим. Хочу показать там, что за странное существо я для них завоевал. Ты не умрешь. Во всяком случае, не сразу. Будешь моим трофеем, как ты сам предложил.
С обеих сторон меня неожиданно схватили сильные руки. Я оглянулся. Каждого нашего посла держали по два легионера. Я не сразу понял: нас просто принуждали смотреть, что будет дальше.
Цезарь подал центурионам знак осмотреть захваченного варвара. Это было хорошо продуманное и подготовленное заранее умышленное оскорбление. В бессильной ярости мы смотрели, как они издевательски осматривают Верцингеторикса.
А он не обращал на них внимания. По-прежнему стоя неподвижно, он смотрел поверх голов римлян одновременно вдаль и внутрь себя, туда, куда не было доступа никому. Для него легионеры значили не больше комаров на лесной стоянке. Никаких римлян не было в том мире, который он знал, защищал и любил. Его не трогали грубые руки, шарившие по его телу. Легионеры не могли скрыть восхищения, ощупывая стальные мышцы и мощные ноги. Они прикидывали длину его рук, обменивались восхищенными взглядами, осматривая его мужское достоинство. Да и кто бы не восхитился при виде столь совершенного творения природы?
Верцингеторикс не шелохнулся. Когда они шарили у него под туникой, он даже не моргнул. Как они не старались, вывести его из себя не смогли. Наконец, они поняли, что дальнейшие действия оборачиваются уже против них, оставили свои попытки и отступили с глумливыми улыбками. Другого способа сохранить достоинство и видимое превосходство им не осталось. Верцингеторикс стоял в гордом одиночестве, погруженный в недоступный никому внутренний мир.
Я возрадовался, что не убил его. Дух моего друга одержал победу над своими пленителями, и все, кто присутствовал на холме, поняли это. Цезарь точно понял. Его губы сжались в тонкую линию.
— Возвращайся в крепость, — небрежно бросил он мне. — Пусть откроют все ворота для моих людей.
Римляне отпустили нас и отправили обратно в Алезию, напутствуя насмешками. Когда я оглянулся, Верцингеторикс, как и прежде, стоял перед Гаем Цезарем, глядя поверх его головы. Я бы очень хотел знать, что он там видел.
Галлы ждали нас за воротами Алезии. Они толпились вокруг, дергали нас за одежду, умоляя поведать добрые вести. У нас их не было.
— Нас продадут в рабство? — рыдая от отчаяния, спросил кто-то.
В толпе я заметил бледное лицо Онуавы. Она смотрела на меня широко открытыми глазами, и в них был лишь один вопрос. Я покачал головой.
— Нам нечего ждать пощады от Цезаря. — Слова давались мне с трудом, но я должен был их произнести. — Тех из нас, которых можно продать, ждет участь рабов. Остальных убьют. Но мы попытаемся спасти как можно больше детей и женщин, особенно детей. Слушайте меня... — Конечно, они слушали. Едва ли у кого-нибудь из друидов находились такие внимательные слушатели.
К тому времени, когда стражи на стене предупредили о скором выступлении легионеров, мы были готовы. Дети и самые сильные матери, те, кто имел хорошие шансы на выживание, собрались у боковых ворот. Здесь стоял большая деревянная платформа, а на ней — покрытый кожей, расписанной друидскими символами, загадочный предмет. В это странное сооружение впряглись Гобан Саор и Котуат — другой тягловой силы не нашлось. Они ожидали моего сигнала. Я послал всех, кто был еще способен двигаться, на стены.
— Будем творить магию вместе, — сказал я им. — Вы живы, а жизнь волшебна, поэтому в каждом из вас есть магия. Используйте ее.
Я не успевал попрощаться со всеми, но Ханеса нашел и обнял. Я передал ему последние слова Верцингеторикса, уверенный в его профессиональной памяти. Сам бард оставался в крепости.
— Финал моей эпопеи, — подмигнул он мне. Друид не боялся умереть.
Армия завоевателей направилась через равнину к Алезии, предвкушая грабеж. Галлы на стенах горестно завыли, отвлекая внимание от происходящего у боковых ворот. Ворота открылись. Король и мастер вытащили платформу наружу. Я шел рядом, положив одну руку на закутанное в кожу изваяние. За повозкой тесной группой шли женщины и дети. Мы сразу свернули на дорогу, уходящую за угол крепости. При определенном везении римляне могли нас не заметить, тогда бы нам удалось затеряться в горах.
Однако не сложилось. Вдали зазвучали трубы. Я оглянулся и увидел отряд германцев, направляющийся нам на перехват. Дети закричали, сразу несколько женщин споткнулись, но я крикнул, чтобы они сохраняли храбрость, как Верцингеторикс. Удивительно, но само его имя успокоило беглецов. Когда германцы приблизились, я сдернул кожу с изваяния и взмахнул ей, подавая знак оставшимся. На стене его заметили. Они запели, как я научил их, запели слитно и слаженно, чего трудно было ждать от изголодавшихся людей. А я сосредоточился и единым усилием выплеснул всю свою оставшуюся силу на непокрытое изваяние Двуликого.
Стоило моим пальцам коснуться поверхности камня, как меня окатила жаркая волна. Жизнь в камне пульсировала в такт пению на стенах Алезии. Звук быстро набрал силу, окутал нас, словно покрывалом, и многократно увеличил не только мои силы, но и мощь, заключенную в камне.
Теперь уже закричали все. Я знал, что они увидели, но не стал смотреть на каменную фигуру. Я следил за германскими всадниками, надвигающимися на нас. Они дико вопили; их лица в боевой раскраске выглядели ужасно. Вот! Они увидели фигуру на платформе! Мгновенно нарисованный на их лицах ужас сменился подлинным. Я наблюдал, как их ряды захлестнула паника, точно такая же, как та, которую испытали наши воины при встрече с ними. Передовые всадники отчаянно пытались осадить коней. Задние врезались в них, превращая отряд в вопящую толпу. Кричали люди, ржали лошади. А еще недавно бывшая каменной фигура у меня за спиной испускала волны ужасного жара. Я не смотрел назад, но не отрывал руки от камня. Вокруг меня клубился пузырь кипящего света. Германцы пытались бежать от него, топтали друг друга в безумном страхе, на глазах превращаясь из боевого отряда в стаю дикарей, готовых убивать друг друга только ради того, чтобы избежать казавшейся им смертельной напасти. Они уже не представляли угрозы. Столкнувшись с магией, выходящей за пределы их понимания, они в панике бежали в разные стороны, и вовремя! Мои силы, поглощенные камнем, кончились как-то разом. Колени подогнулись, и я рухнул, как убитый.
