привязывающую их ко мне. Дух моего коня, — Хорсривер коснулся своей груди, — моя шаманская сила соединяют деревья с воинами. Я уже говорил тебе, что священный король был осью, вокруг которой закручено заклинание, дарующее неуязвимость. Достаточно разрубить любое звено цепи, и круг распадется. То, что должен сделать ты, — единственное звено, до которого ты можешь дотянуться.
«А разве ты не можешь?» Нет, конечно, нет… Хорсривер связан своим собственным заклятием, он как ключ, запертый в шкатулке.
— Значит, все затеяно только ради этого? Чтобы ты мог совершить изысканное самоубийство? — возмущенно воскликнул Ингри. Он еще раз попытался сдвинуться с места, заставить свое тело повиноваться, но сумел добиться только того, что его начала бить дрожь.
— Можно, пожалуй, сказать и так.
— Скольких же людей ты убил, чтобы устроить этот спектакль? — «Так же равнодушно, как ты натравил меня на Йяду!»
— Не так много, как ты думаешь. Люди ведь умирают и сами по себе. — Губы Хорсривера скривились. — И сказать, что я скорее умер бы, чем прошел бы через все еще раз, — одновременно было бы и совершенно верно, и не имело бы к истине никакого отношения.
Разум Ингри метался в поисках выхода.
— Но заклятие будет разрушено!
— Тут все взаимосвязано. Да.
— Что же тогда случится с ними? — Ингри кивнул в сторону окруживших их призраков. — Отправятся ли они к богам тоже?
— К богам, Ингри? Здесь нет богов.
«Так и есть», — понял Ингри. Не это ли так глубоко встревожило его, как только он оказался в долине? Древнее заклятие, поддерживаемое волей этого нечестивого священного короля, создало преграду, непреодолимую для Них. Похоже, так было на протяжении столетий… Война Хорсривера с богами зашла в тупик, и его воины постепенно превратились в его заложников.
Хорсривер заставил Фару опуститься на колени и сам встал на колени спиной к ней. Обвив правой рукой женщины свою шею, он слегка коснулся губами побелевших пальцев Фары. В памяти Ингри всплыло яркое воспоминание: волк, который лизнул его в ухо за мгновение перед тем, как он перерезал зверю горло…
Разрушение извращенного заклятия, на века запоздавшее очищение Кровавого Поля не казалось Ингри непростительным грехом, если не считать самоубийства Венсела. Однако пятеро богов противились этому, и Ингри не понимал почему… «Не понимал до последнего момента».
Избавившись от тягот мира материи, учили жрецы, люди жаждут вручить свои души богам, как если бы это были объятия их возлюбленных, за исключением тех, кто отворачивается от Пятерки и предпочитает медленное одинокое разрушение души. Боги испытывают взаимное стремление принять души к себе. Однако между Хорсривером и его воинами, обладающими духами животных, не существовало договора об одновременном самоубийстве. В момент падения своей твердыни Хорсривер замыслил убить вместе с собой и своих бессмертных заложников — свершить вечную месть, своим абсолютным отрицанием призвать смерть, уходящую за пределы смерти.
— Твоя душа истает? Погоди! Все эти души будут отлучены от богов?
— Ты задаешь слишком много вопросов.
«Но недостаточно много!» Еще один вопрос с запозданием пришел на ум Ингри. Йяда, по ее словам, отдала этим воинам половину своего сердца. Они все еще владели ею, она каким-то образом находилась здесь. Что случится с той частью души Йяды, которую она связала с призрачными воинами, когда они растворятся в дыму? Способна ли жить женщина, имея всего половину сердца?
— Подожди, — прошептал Ингри; потом, потянувшись в глубь собственного существа, выкрикнул: — Подожди!
Словно рябь пробежала по рядам призраков, земля дрогнула, и Фара подняла глаза, ловя ртом воздух.
— И споришь ты тоже слишком много, — рявкнул Хорсривер, крепче прижимая кинжал в руке Фары к своему горлу.
Из раны хлынула кровь; Хорсривер сосредоточенно смотрел прямо перед собой, потом его губы облегченно приоткрылись, и он повалился вперед, выскользнув из рук Фары. Она вцепилась в древко знамени, чтобы тоже не упасть; губы ее раскрылись в беззвучном крике.
Мир магии соскользнул с мира материи, разрывая соединявшие их узы, и Ингри обнаружил, что образы перед его глазами двоятся, как это было в Реддайке. Хорсривер лежал лицом вниз на могильном холме; Фара, едва не лишившаяся сознания, склонилась над ним, выронив окровавленный нож. Но над могильным холмом поднялся…
Черный жеребец, черный как уголь, как безлунная ночь в бурю… Его ноздри выдыхали пламя, от хвоста и гривы разлетались оранжевые искры. Жеребец ударил копытом по могильному холму, и отпечаток копыта вспыхнул призрачным огнем, тут же погасшим. На коне сидела человеческая фигура, ноги которой переходили в ребра жеребца, сливаясь с ними.
Эта жестокая древняя сила ничуть не походила на жалкий зверинец Болесо. «Я не знаю, что мне делать, и здесь, в этом месте, бога рядом со мной нет». Ингри охватило бешенство; вырвавшийся у него испуганный стон превратился в вызывающее рычание. Он выпрыгнул из своего окаменевшего тела, приземлившись на все четыре лапы, и взрыл мощными когтями податливую землю. На этот раз превращение было полным; он не остался полуволком-получеловеком, как в Реддайке.
Жеребец фыркнул. Ингри оскалил острые клыки и зарычал. Его чуткий нос уловил в воздухе резкий запах, похожий на вонь паленой гнилой шерсти, и затряс головой, разбрызгивая слюну.
Жеребец спустился с насыпи и стал кружить вокруг Ингри, разбрасывая искры.
«Если я проиграю эту схватку, то, что вернется в мое тело, не будет мной». Это окажется обретший новую форму Хорсривер. В предвидении этого он и не стал связывать Ингри новыми заклятиями: Ингри сражался теперь за большее, чем просто жизнь.
«Итак…»
Ингри, в свою очередь, обошел жеребца, низко опустив голову. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Лапы его чувствовали влажную прохладу земли. Опавшие листья шуршали, как и в реальном мире, и волчье обоняние Ингри ловило их разнообразные запахи. Жеребец взвился на дыбы и ударил его копытами.
Ингри отскочил, но слишком поздно: одно из копыт тяжело ударило его в бок, и он с визгом покатился по земле. Как возможно, чтобы иллюзия испытывала нехватку воздуха? Ингри понял, что должен сосредоточиться так же, как во время боя на мечах; более того, теперь ему приходилось следить за четырьмя смертоносными орудиями, а не за одним. «Что нужно сделать, чтобы убить лошадь при помощи клыков?» Ингри попытался вспомнить собачьи бои, которые ему приходилось видеть, травлю кабанов, завершение охоты на оленя…
«Что угодно — лишь бы удалось».
Он подобрал под себя лапы и прыгнул, целясь в живот коня, вцепился в мягкую плоть и рванул ее клыками. На теле жеребца осталась длинная рана, но Ингри еле успел увернуться от грозных копыт. Нечто — не кровь,
