Даже не смахивая все еще бегущую по шее кровь, мужчина сделал шаг вперед почти скрываясь в тенях. Девушка знала, что если он окончательно в них скроется, то даже сами боги его там не найдут. Нельзя было отыскать Тима Ройса, когда тот заворачивался в ночной плащ и Седой Жнец бы с этим не поспорил. В конце концов, именно эта сущность, с мешком душ за плечом, так часто пытается догнать высокого Имперца.
— Тим, — прошептала девушка, сжимая окровавленный клинок.
Мужчина замер. Он стоял так некоторое время, а потом исчез. Он знал, что стоит ему повернуться, и он найдет себе тысячу причин, чтобы остаться. Но порой, невыдуманных причин просто не существует, только те, который человек придумывает себе сам. Порой — бездействие, это не лучший выбор. И именно поэтому наемник шагнул в объятия своей вечной подруги, темной, чуть пугающей, но могущей спасти от любой напасти.
Конец интерлюдии.
Глава 11. Тиха алиатская ночь
Вы когда-нибудь пытались избавиться от навязчивой мысли? Такой, которая въедается вам в голову с остервенелостью весеннего клеща. Если да — то вы поймете, почему я не шел к порту, как рассчитывал пару минут назад, а сидел на лавке, в центре опустевшей улицы. Но я не хватался руками за голову, не рвал на себе волосы и уж точно не выл волком. Я молча пытался выдворить из замка своего сознания образ красавицы-смуглянки. Ей там было нечего делать. Но Мия, даже воображаемая Мия, как обычно не собиралась меня слушать. Она засела в моих мыслях, словно насмешка ловкого шута, и никак не желала их покидать. А я, что закономерно, не желал её там видеть. Это попросту нелогично, не рационально, и уж точно не требуется мне для дальнейшего путешествия.
Сидя на лавке, бездумно гоняя по костяшками пальцев золотую монету, я разве что не гипнотизировал сам себя. Но даже это не слишком помогало. Обычно, от назойливых мыслей любого рода, избавляются с помощью вина. Но, признаться, я еще не достиг того дна, где в принципе что-либо заливается алкоголем. И именно поэтому, я продолжал попытки выгнать сей чудный образ из своей головы. Как я уже сказал — ему, образу, там было делать нечего.
В этот самый момент, когда я уже почти совладал с собственным сознанием, мимо прошла группа людей. Даже с первого взгляда видно, что это не простые горожане. А как минимум дворяне, которых в Алиате нет, но все же.
— Уже завтра она будет моей женой, — сказал смазливый парнишка и группа рассмеялась, скрываясь за поворотом.
Вот скажите мне, какой имелся шанс, встретится с женихом Лиамии именно здесь? Правильно — почти нулевой, да чего там — это и не был шархан и по совместительству жених дочери визиря. Просто какой-то счастливчик, у которого свадьба в тот же день. Но лишь расслышал я эту фразу, как почти вытесненный образ вдруг проник во все уголки сознания. Правда, он не только проник, но еще и изменился. Теперь смуглую красавицу обнимали чьи-то руки, лаская нежную кожу и шелковые волосы.
Одного этого хватило, чтобы с левой стороны грудь вдруг что-то резко сжалось, причиняя острую боль. Что-то стало скручиваться сжиматься, будто кто-то старательно месил это что-то, как пекарь тесто. Что-то крутилось и вертелось, завиваясь в спираль и распрямляясь в стальной лом. Что-то пытались врывать у меня из грудины, разорвать на части и растоптать в дорожной пыли.
Сперва я подумал что это отзвуки той самой боли, догнавшей меня и здесь — в Алиате. Но тогда бы болела голова. И вдруг меня осенило — отрава! Меня либо отравили, либо прокляли. Не стоило отказывать Визирю! Глупец. Я сорвался с места и понеся по узким улочкам, петляя старательней, чем самый затейливый заяц на забое. Вот только я не убегал от погони, а рвался к целителю. Боль нарастала, становясь нестерпимой, было трудно дышать. У меня, по собственным расчетом, оставалось всего пара мгновений, до того как проклятье наберет свою максимальную силу, или до того, как отрава полностью захватит организм.
Я бежал со скорость грешника, улепетывающего от ангела с огненным мечом, готового отправить несчастного на самый последний круг ада. Будь у меня на ногах шпоры, и они бы разожгли в городе настоящий пожар. Наконец я оказался посреди торговой площади, в конце которой маячил дом шархана-целителя. В прошлый раз мы проходили мимо и я успел его приметить.
Буквально подлетев к дому, я стал старательно стучать в дверь. Как же неудобно, что маги в Алиате имеют право устанавливать эту насмешку демонов.
— Сейчас, сейчас, — раздалось старческое, женское кряхтение. Ну и неудивительно, большинство целителей — женщины.
Открылась дверь и на пороге показалась восточная, колоритная старушка, немного напоминающая ту, которая продавал эмфер в Амхае. Разве что у этой глаза были темнее, а зубы поцелее.
— Чего тебе надо? — процедила она. — Совсем страх потерял? Нашел себе забаву — шарханов по ночам будить.
Не обращая внимания на причитания старухи, я пробежал в помещение и плюхнулся на кушетку. С левой стороне словно мясо вырывали.
— Я сам шархан, — отрывисто, как в лихорадке, говорил я. — Не пугай, пуганный.
— Тогда чего приперся? — бабка закрыла дверь, взмахом руки пододвинула себе стул и уселась на него, внимательно разглядывая меня.
— Прокляли меня, или отравили. Демон не разберет.
— Беда, — прошептала целительница. — Где болит? Да не молчи, говори, пока Фукхат с тобой в задницу не поздоровался.
Я ад поперхнулся от такого крепкого поворота, а потом ткнул себя в левую часть груди.
— Снаружи, внутри?
— Внутри?
Шарханка вновь пристально вгляделась мне в лицо, потом что-то неразборчиво прошептала, видимо ругательство.
— Снимай рубашку.
Я мигом выполнил указание, одним движением сдергивая с себя плащ и рубаху, обнажая торс. Целительница взяла какие-то палочки и молоточки и начала стучать мне по груди.
— Больно? — спрашивала она.
— Нет, — отвечал я.
Тогда шарханка попросила меня открыть рот и высунуть язык, она заглянула в горло, потом взяла слюну и что-то над ней прошептала, слюна заалела.
— Во рту кисло? — спрашивала она.
— Нет, — отвечал я.
Целительница вновь поворчала, и стала отгибать мне веки, заглядывая в глаза. Она водила над ними своими старыми, морщинистыми пальцами, которые сейчас светились зеленым пламенем.
— Темно? — спрашивала она.
— Нет, — отвечал я.
Бабка велела мне лечь на кушетку и я выполнил указание, ощущая что еще немного и я либо задохнусь, либо нечто в груди разорвется на части или раздавит меня под своей тяжестью. Целительница стала водить надо мной руками, которым меняли расцветку как гирлянда на новогодней елке. Но ничего не происходило, легче не становилось.
