Так проехали почти все земли малых макебуртских владений, где едва ли не каждый барон мнил себя владыкой в своих пределах не менее, чем какой-нибудь настоящий падишах или король. Два или три раза даже возникало нечто вроде недоразумений с подорожными, то есть, стражники недоверчиво перебирали бумаги, на этот раз, к сожалению, не имперские, а всего-то из парских канцелярий, щурились и требовали еще какую-то дополнительную мзду, но вот на это у них денег уже осталось немного, и потому проезжать приходилось все же доказывая, что они – не просто так, а хоть и малое, но посольство. Лишь иногда, на крайний случай, Густибус, который привык уже объясняться со стражниками, выкладывал последний козырь – они ездили в Парс по распоряжению Тайного Приказа Империи. Тогда от них отставали, связываться с этим учреждением никто по-настоящему не хотел и пробовать, все равно это было бы и бесполезно, а в случае серьезных неурядиц, могло обернуться плохо для самих дорожных архаровцев.
Потом пошли уже земли довольно обширных королевств восточных макебуртов, сильно размешанные, как их называли, малыми руквацкими племенами – серпенами, венетами, чехами и варукинами. Тут на дорогах уже было неспокойно, приходилось даже выспрашивать о попутных купеческих караванах, которых оказалось так мало, что князь велел сместиться на север, к западным границам Полонских земель. Так и сделали.
И оказались они где-то в восточной Помрани, довольно любопытной стране, где обитали и пруты, одно из малых макебуртских племен, и полонцев уже было чуть не до трети населения, и собственно, помранцы, составлявшие местную земельную и служивую знать. И говорили здесь на такой смеси макебурта и полонщины, что проще было переходить на рукву, которую, конечно, знали многие даже на постоялых дворах, хотя и корявили ее так, что иной раз и Стырь ни слова не понимал.
Дороги тоже стали ухабистыми и неухоженными, конечно же далеко не везде брусчатыми, а просто засыпанными гравием, наколотым из твердого северного гранита. И тут уже было совсем не просто поднанять возчиков, поэтому, Дерпен, как прежде, стал подменять Стыря на козлах. А вот князя Диодора пока этим не беспокоили, почему-то все теперь относились к нему осторожно, словно бы к раненому. Он это сквозь свои сны как-то разобрал, и попытался изменить, ведь не привык же оставаться в стороне от работы, если мог и даже должен был ее выполнять, но не очень успешно, его по-прежнему мало трогали.
Так наступил один из дней, которые бывают, когда внешне неожиданно, но совершенно закономерно, только по глубинным каким-то причинам, все или многое разом вдруг меняется. И началось-то это неожиданно, как подобные штуки частенько и происходят. Дормез притормозил, и в заднюю дверцу, дыша холодом и ветром от гонки, ввалился Стырь. Он подустал и был мокрым, частенько обтирал лицо, а может, потому-то обтирал, что только что на обочине хорошенько умылся снегом.
Он посидел на своем привычном месте, у дверки дормеза, пересел к печке, подкинул пару полешков, и скинул свою шубу, в которой обычно сидел на козлах. Потом осмотрел всех и твердо произнес:
– Ох, говорил я князюшке, не стоит брать с собой этого Крепа, мальчишка же совсем, силенок у него не хватает, чтобы форейторствовать по-толковому.
Батюшка, который читал какие-то из купленных Густибусом в последнем городке листов, поднял голову, поправил свои очечки, сказал спокойно, даже сонно:
– Собирались поспешно, Стырь, не до разговоров было, и не до споров с тобой… Может, потому князь и уступил.
– Кому ж, уступил, батюшка? Я же противился, – продолжил Стырь. – Опять же, говорил, на конях он сидит неловко.
– Крепа тебе поручили, – неожиданно прогудел Дерпен, не отрываясь от созерцания чего-то за окошком, не оборачиваясь. – Тебе его и школить.
– Да как же его?.. На конях с измальства сидеть нужно, а он городской, – почти с отчаянием заявил Стырь. – Я и так, когда еще на козлы местных парских раздобывать удавалось, на князева Самвела садился, а его на твоего Табаска громоздил. Пробовал показывать, что и как делается, а он…
– Видать, плохо показывал, – вздохнул Густибус, тоже отрываясь от какого-то чтения.
Хотя читать он в последнее время что-то мало стал, все больше писал нечто в нетолстую, забранную в клеенку дорожную тетрадку, которую купил где-то по случаю. Хотя с письмом у него и трудности были, потому что чернильницу-невыливайку еще можно было согреть на груди, на шнуре, специально для этого в нее вдетом, а вот когда чернила на пере застывали, тогда уж писать становилось невозможно, и оставалось только перо очинить по-новому.
Маг с неудовольствием стянул через голову свою чернильницу, сунул ее поближе к печке, и почти свирепо уставился на Стыря, словно тот был виноват, что в дормезе такой холод стоял, который их слабенькая печка одолеть не могла.
– Показывал, как надо, – твердо отозвался Стырь, – а то, что он неумелый, так я в том не виноват.
Князь Диодор вдруг зашевелился, обтер лицо ладонями и сел прямее.
– Не виноват, Стырь, – кивнул он. – Только я, как вспомню, как Креп просил нас его с собой захватить, так и не жалею ничуть. Все ж, помощник тебе, какой ни на есть. – Он помолчал. – А силенки к нему придут, и навыки появятся, и очень скоро, оглянуться не успеешь, уже не ты его обучать форейторству станешь, а он будет тебе высказывать, что ты не так делаешь. Дай только срок.
– Это мы еще посмотрим, – огрызнулся Стырь. Но призадумался.
– Ого, кто проснулся, – усмехнулся Дерпен. – А мы-то уж полагали, что ты у нас в Спящую принцессу превратился, знаешь, князь, такую парскую сказку?
– Ее, кажется, принц какой-то разбудил поцелуйчиками, – рассеянно отозвался князь. – А кто же меня-то целовать будет? – Он поднял голову. – А вот откуда ты, Дерпен ог-Фасм, эту сказку знаешь?
Густибус хмыкнул так, что батюшка даже оглянулся на него.
– Так он же со служанкой в Парсе… спознался, не иначе, она ему и нашептала сказку.
– И на каком же языке нашептала? – спросил батюшка чуть смущенно. – Она, кажется, на рукве ни бельмеса, а он – так же на феризе…
– Ну, когда двое с охотой смилуются, то и язык не нужен общий, – вынес свой вердикт Густибус. – Хотя, для того, чтобы сказки рассказывать перед сном, предположим… Да, для этого все же языки знать следует.
– Вот и я о том же, – батюшка неуклюже в своей шубейке повернулся к князю. – Тут главное слово – предположим. Очень много нам пришлось в последнее время предполагать, разгадывать даже… Хотя, кто же спорит, все, вроде бы, получилось, не так ли, князь?
И князь понял, что ситуация созрела. Потому что думали-то в последнее время, когда от Парса стали уже удаляться, об одном и том же – что же там с ними, собственно, произошло?
