Кайва была старая рабыня, проданная еще ребенком своими родителями за долги. И всю жизнь проведшая здесь, в замке. Было у нее двое детей, сыновья, оба от насилия, от солдат. Их подрастили и продали в другое место. Когда она видела их последний раз, старшему было тринадцать, младшему девять. Больше она не беременела. Как ни странно, эта скотская жизнь не сделала ее скотиной. Она достаточно справедливо распределяла работы. У нее же я училась говорить без акцента. По вечерам, закончив работу, мы часто болтали. Точнее, она болтала, а я спрашивала и повторяла слова. Сама я ссылалась на то, что меня ударили по голове и я ничего не помню… Мне кажется, она меня немного жалела.
Сухари и четыре куска холстины я ухитрилась перенести с кухни в тюфяке. И один маленький нож. Большой я побоялась брать. Здесь я добавила к своим запасам несколько кожаных шнурков и неплохой ремень. Шнурки висели на стене, рядом с метлами и лопатами, ведрами и котлами. Из них плели ручки к ведрам с водой. Так что часть я позаимствовала без зазрения совести. Ремень я украла, когда ночью солдат тискал в кустах какую-то рабыню. Он валялся в стороне от них, вместе с платьем женщины, и парочка меня не заметила. Вещей накопилось мало, но не это меня тревожило. Время… Была уже середина лета и становилось всё понятнее, что в этот год я не смогу сбежать… У меня слишком короткие волосы и говорю я с заметным акцентом. Бежать в зиму — безумие!
Придется ждать до весны. С началом заморозков больше половины свиного поголовья зарежут. Кормить живность лишнее время здесь не станут. Весь вопрос был в том, куда меня поставят дальше. Если оставят при молодых поросятах — отлично. Пусть и воняет, переживу. Летом помыться вообще было не так сложно. Жара стояла такая, что к вечеру вода в кадушке для питья становилась теплой, хоть и стояла она в тени. Зимой будет сложнее. Но выжить — можно, зная, что уже весной я покину ненавистный замок.
С серебристой травой я провела небольшой эксперимент. Высушенный в укромном уголке кустик, размятый в пыль, заставил цепного кобеля во дворе валяться и скулить на том месте, где я кинула щепотку порошка. Я же, например, от сухой травы особого запаха не чувствовала. Воняла только свежесорванная. Осталось за зиму усовершенствовать язык и украсть одежду и обувь. Я уже знала, где. Но это можно будет сделать только перед побегом. И хорошо бы добыть денег.
Глава 11
Мне повезло, меня оставили на зиму ухаживать за супоросными матками. Таких было шесть. И с десяток недавно родили. Приходилось ухаживать за малышами. Из нашей летней команды остались только я, Кайва и еще одна рабыня, Сурия. Она была из другой страны, смуглокожая, возрастная, с бельмом на одном глазу, терпеливая и молчаливая. Домик, где мы готовили для свиней, теперь стал нашей спальней. Еду для живности варили на ночь, утром разогревали. Её требовалось не так много. Нам еще в конце лета стали давать соль, чтобы добавлять в пищу будущим роженицам. Так что запас соли пополнил мои запасы.
Мне казалось, что место для тайника я выбрала очень удачное. Забраться в него можно было только с улицы, с обратной стороны домика, но оно не промерзало, так как находилось недалеко от печи для варки пойла. Но однажды я полезла добавить новую горсть соли и чуть не заработала инфаркт — в свертке лежал чужой нож и связка непонятных кругляшей на веревочке.
Сердце стучало как набат, мне казалось, что этот гром слышат все… Я догадывалась, что здесь бывает за попытку побега!
Больше всего кругляши напоминали китайские монеты с дыркой по центру. Только отверстие не квадратное, а круглое. Кто-то нашел мой тайник и…
И что? Он добавил свою долю. Зачем?! Подарок? Это вряд ли… Скорее, человек давал мне понять, что хочет принять участие в побеге. Думаю, это не плохо! Любой местный даст мне сто очков вперед в знании местных реалий. Понять бы только, кто это? Не подведет ли он меня? Я, почему-то, не сомневалась, что это мужчина. Немного подумав и дождавшись, пока сердце перестанет биться прямо в горле, я продолжила рассуждать. Пожалуй, я даже знаю кто это… Не уверена на сто процентов, но похоже, что немой тогда видел, как я убила… Плохо, что он немой — рассказывать не сможет. Но в любом варианте стоит присмотреться к нему.
Вечером, когда мои женщины уже уснули, я дожидалась на улице рабов, выносящих мусор. Закутана я была только в кусок холстины, а ночные заморозки уже вступили в права. Я стояла в темноте у кустов, в тени, у очередной помойной ямы и так громко клацала зубами, что меня было слышно всем, кто подходил. Рядом с моей ногой стояли два ведра с помоями. Это на всякий случай… Луны были яркие, я видела идущих по тропе достаточно отчетливо. Не знаю, сколько именно я простояла, но прошли уже рабы из отдела напитков и из мясного, тестомеса всё ещё не было. Наконец он показался с большим ведром в руках. Значит, сегодня пекли только хлеб. Когда пекли сдобу и пироги с мясом — несъедобного мусора было больше.
Я встала у него на пути и постаралась заглянуть в глаза. Луны светили мне в спину и моего лица он видеть не мог.
— Это ты принес нож?
Немой кивнул.
— Ты принесешь еще, разное, что нужно?
Опять кивок.
— Я буду ждать до весны.
Два кивка… И что это значит?
— Это правильно?
Два кивка. Потом он отстранил меня с дороги, аккуратно, но уверенно. Прошел к яме, вылил свое ведро, закрыл крышку и поравнявшись со мной, достал из-за пазухи теплый комок, который сунул мне в руки. И резко наклонившись, так, что я испуганно отпрыгнула, приподнял небольшой камень у куста. Под камнем была ямка, выложенная мелкими камушками. Немой ткнул в нее пальцем и посмотрел на меня.
— Я поняла. Я не буду больше ждать тебя по ночам. Но буду проверять эту ямку каждый день, пока не выпадет снег. Так?
Он кивнул, развернулся, подхватил своё ведро и исчез в темноте.
Сверток, что немой сунул мне в руки, содержал две монетки и несколько сухарей. И кусок ткани. Монетки, подумав, я стала собирать на другую нитку. Нельзя все яйца держать в одной корзинке. Пусть будут и у него, и у меня независимые запасы.
Лежа на своем тюфяке, рядом с остывающей печкой я думала. Он не старый еще, крепкий мужик. Ему всего лет пятьдесят. Дорогу он выдержит. И он довольно сильный, точно — сильнее меня. Проблема была в другом. Не решит ли он, что раз мы вместе, то я буду с ним спать? Я буду зависима от его силы. А здесь право сильного цветет в полный рост! Но я точно больше не буду ничьей рабыней! Если попробует принудить — выберу время и убью. Зря я, что ли, всё лето мазала лицо грязью и молилась, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь озабоченному ублюдку? У них есть свое заведение, где их обслуживают женщины. Днем они прядут шерсть, как темнеет — ложатся спать, а ночью к ним пускают солдат. Небольшой домик на другом конце огромного замкового двора. Но я слышала от Сурии, что попасть солдату туда не так просто. Всё зависит от альтиго. Некоторые из них попадают туда не чаще раза в месяц. И, конечно, молодым здоровым мужикам этого маловато. О судьбе прядильщиц я старалась не думать.
До снегопадов я ходила проверять ямку каждое утро. Мы просыпались с первыми петухами и начинали греть пойло для поросят, кормить птицу, убирать навоз. Было совсем темно и я выбирала время добежать до помойной ямы. Свертки я находила еще четыре раза. Монеты, крупа, завернутая в ткань, один раз — огромный кусок соленого сала. До весны не стухнет, но как потом, в тепле? Добычу я складывала в мешок. Даже ухитрилась сшить из холстины второй, для немого. Шить пришлось по частям, на улице. В помещение я это не могла занести — увидели бы женщины.
После снегопадов я терпеливо дождалась немого у уличного стола, где ставили съедобные помои из замка для поросят. Дорога была частью расчищена, частью вытоптана в снегу. Сойти с нее — показать следами путь к тайнику. Я не знала, как теперь быть. Сухарей, что я накопила, хватит на двоих всего на три-четыре дня. Ну, крупа еще даст возможность продержаться дня три, если найдем в чем сварить. Всё это я высказала немому. Он кивнул — понял меня. И показал мне четыре пальца.
