— Я не работаю ни на кого, — ответил я, — но мне помогают — в этом ты прав. ГСБ пытается завербовать меня. Я пока не дал согласия. Если соглашусь, поступлю в их школу, и секрета в этом никакого не будет. А если нет — то нет.
— Вот как, значит, ГСБ… — проговорил Валера с осуждением в голосе. — Почему сразу не сказал?
— Чтобы меня убили? Род, кажется, плохо относится к государственным организациям. И да, именно агенты ГСБ оберегли меня во время облавы. Предупредить не успел, простите. Мне самому сказали слишком поздно.
Валера нахмурился. Взгляд его отражал активную мыслительную деятельности. Похоже, он думал, можно ли верить моим словам и стоит ли дальше вести разговор.
— Нельзя было скрывать такие вещи от семьи, — произнёс, наконец, Валера. — Род должен знать, с кем ты сотрудничаешь.
— Вот когда буду сотрудничать, тогда все узнают, — ответил я. — Это мне помогают. Мне. Я ни у кого ничего не просил.
— Бежать тоже они помогли?
— Разумеется. Их люди перебили охрану Борецких и вытащили меня.
Тут я приврал, рассудив, что родне ни к чему знать об агентах под прикрытием в тайном приказе.
— Какие цели преследует ГСБ? — спросил Дмитрий Прокофьевич. Лицо его тоже стало до предела серьёзным.
— Затащить меня в свою организацию. Им нужны сильные энергетики. В остальные планы меня не посвящают.
— Что ж, я понял твою позицию, — произнёс Валера, поднимаясь. — Рад был пообщаться. Если у нас появятся новости, Дмитрий Проковьевич или я свяжемся с тобой.
Мы распрощались, и Валера с секретарём ушли, оставив меня в раздумьях и неопределённости. Возможно, я зря им сообщил про ГСБ, хотя какая теперь разница? Лучше пусть знают правду, чем строят догадки, приписывая мне сотрудничество с внешней разведкой. Поверят или нет — другой вопрос. Но это от меня уже не зависело.
По прибытии домой первое, что сделали агенты — отобрали у меня все электронные устройства. Ну как отобрали… настоятельно попросили провести проверку. Пришёл человек и стал копаться в них. Как и ожидалось, и на смарте, и на портативнике обнаружились шпионские программы, которые заботливо поставила СБ Востряковых. После их удаления я получил устройства обратно. Теперь придётся гадать, не установили ли мне то же самое мои новые «друзья».
Затем, оставшись, наконец, один, я позвонил Ире и обрадовал её тем, что со мной всё в порядке. Когда я пропал, Ира сильно переживала, но ещё больше испугалась, когда её стали допрашивать. К счастью, отделалась она только испугом. Её не пытали и не держали в подвале. Она сразу выложила всё, что знала про мою поездку в Старую Руссу и про поиски информации об обитателях серых земель, после чего от неё отстали и отправили домой. Всё это время Ира думала, что я погиб.
Пришлось позвонить и Веронике, от которой было много пропущенных вызовов.
— Ну ты где пропадаешь-то? — спросила она. — Почему не пришёл в воскресенье? Что-то случилось? Ты как будто сквозь землю провалился. Я подумала, ты меня бросил.
Я аж рассмеялся столь наивной догадке.
— Меня чуть не убили, — сказал я, — а ты спрашиваешь, почему не пришёл на ужин?
— Кто?!
— Догадайся. Дед твой. Теперь мне обратно в Новгород путь закрыт. Придётся в Москве торчать. Только сегодня получил назад свой смарт и первым делом позвонил тебе.
— Погоди… Ты в Москве? Где?
— А вот это пока секрет. Моя жизнь в опасности, так что извини.
— Блииин… — протянула Вероника обиженным тоном. — Вот же дед — сволочь! Ну почему постоянно так получается? И когда вернёшься?
— Кто бы знал, — вздохнул я, — кто бы знал…
* * *
С капитаном Матвеем Оболенским мы встретились в одном из ресторанов в центре Москвы. Туда я тоже отправился в сопровождении двух агентов. Пока ехали, всю дорогу таращился по сторонам, разглядывая город, в котором ещё ни разу не был.
Москва поражала воображение. Конечно, Новгород — тоже миллионник и там тоже хватало небоскрёбов и высотных жилых зданий. Но здесь этого добра оказалось в разы больше, проспекты были шире и оживлённее, а в дорожных развязках так и вообще с непривычки запутаться можно.
Агент, что сидел рядом с водителем, постоянно болтал о каких-то пустяках. Похоже, он задался целью поведать мне о том, сколько всего интересного в Москве.
— У вас в Новгороде метро хоть есть? — спросил он.
— А как же! Есть. Две ветки. Правда, я на нём пару раз в жизни ездил, — ответил я.
— Две ветки? И куда это годится? Это не метро, а недоразумение какое-то. Вот у нас — да! У нас двенадцать веток и два кольца. Народу только полно в час пик.
— Тут везде народу полно, — буркнул водитель. — В пробках по три часа люди стоят.
— Это да, — согласился второй. — Многим не нравится, что пробки. Но едут же люди. Все к нам едут.
Я в это время рассматривал группу стеклянных башен, что проплывала мимо нас. За ними торчали высотные многоквартирные дома, а точнее, универсальные жилые комплексы, в которых находились и магазины, и офисы, и квартиры, и парковые зоны. Они походили на тот, в котором я жил, но выглядели значительно массивнее. Особенно огромными они ощущались вблизи, когда мы проезжали мимо одного из таких строений
Неуютно было среди бесконечных высоток, подпирающих небо над Москвой. Я подумал, что не очень хочу тут жить.
В исторической части города высоток оказалось меньше, тут преобладала монументальная архитектура конца девятнадцатого, начала двадцатого столетий. Ресторан, где я должен был встретиться с капитаном, располагался в одном из таких старинных зданий на втором этаже. Интерьер тоже оказался стилизован под старину, что создало особую атмосферу.
Когда я прибыл, капитан Оболенский уже ждал меня за столиком.
Он был худощав, невысокого роста и неопределённого возраста, его светлые волосы были зачёсаны назад и блестели от лака, а кожа имела ровный загар. Капитан встал и, вежливо улыбаясь, протянул мне руку. Поздоровался. В его манере общаться, в осанке и жестах сквозила светская утончённость высокородного человека. Капитан Оболенский очень сильно отличался от офицеров, которых я знал раньше.
А вот лицом он был не очень приятен: его близко посаженные глаза смотрели на меня холодным пустым взглядом, а тонкие губы, казалось, постоянно ухмылялись. Производил капитан впечатление человека циничного, хладнокровного и, возможно, жестокого. Но при этом был он ну очень уж вежливым и обходительным.
Его тёмно-зелёная форма состояла из брюк со стрелками и кителя с высоким воротником. На поясе висела шашка, с другой стороны находился пистолет в кобуре. На воротнике чернели петлицы с серебристым черепом, пронзённым молнией — эмблема спецотряда или особой дружины, как иногда называли это подразделение.
Капитан Оболенский долго любезничал, поинтересовался моими делами и тем, где я служил, посочувствовал моему вынужденному отъезду из семьи. Он уже знал и про наш конфликт с великим князем новгородским и про то, как ГСБ вытащило меня из лап тайного приказа. Ему было известно и о моей силе. Сам он тоже оказался сильным энергетиком и имел четвёртый ранг.
— Однажды всем нам приходится задумываться о выборе жизненного пути, — произнёс капитан. — Чем раньше это произойдёт, тем лучше. Обычно род решает, где будет служить отпрыск, но вам придётся выбирать самостоятельно, куда приложить ваши недюжинные способности.
— Вы, вероятно, тоже самостоятельно выбрали свой путь? — спросил я.
— Вы абсолютно правы. Мне позволили решать самому. В моей семье приветствуется государственная служба. После академии я отправился в спецотряд, чтобы попробовать свои силы на военном поприще. Долго оставаться не планировал, но в процессе понял, что это — моё. С тех пор уже десять лет как я в особой дружине и считаю, что занятие это достойно любого молодого человека знатных кровей. Такой опыт полезен каждому — это моё глубокое убеждение. К сожалению, есть семьи, которые не разрешают своим отпрыскам идти на государственную, в том числе военную службу. Что ж, Бог им судья, как говорится.
