оступился и съехал с холма вместе с бурдюками и кувшинами, перекинутыми через плечо на ремнях. Быстрый ручей бежал посреди ложбины в густых зарослях боярышника и бузины. Я подобрался к воде и стал наполнять бурдюки.
Не могу сказать, сколько времени это заняло, но явно недолго. Однако когда я приготовился идти назад и оглянулся, холма уже не было видно — густой серый туман спустился с Ир Виддфа и окутал все, словно густой шерстью.
Я встревожился, но не испугался: в конце концов холм был прямо передо мной. Надо было только идти, чтобы оказаться на вершине, где ждали меня спутники. Я не стал мешкать: вдруг они проснулись, увидели, что меня нет, а туман сгущается, и забеспокоились.
Я быстро отыскал тропку, по которой спустился, и начал подъем. Время шло, но вершина не показывалась. Я остановился, вгляделся в мятущуюся пелену, однако так и не смог разобрать, где я.
Я крикнул... плотные испарения поглотили звук.
Что делать?
Кто знает, сколько продержится туман? Можно несколько дней плутать по склону холма, но так и не выйти на нужное место. Хуже того — а этим скорее всего и кончится, — можно споткнуться о камень, сломать ногу или упасть с кручи и разбиться насмерть. Я сел и задумался.
Было ясно, что я хожу кругами и что туман сгущается. Мне ничего не оставалось, как снова тронуться в путь; не хотелось ночевать в промозглой сырости, прижавшись к валуну на склоне холма. Итак, я двинулся, но теперь уже медленнее, следя за тем, чтобы с каждым шагом подниматься в гору. Так я непременно доберусь до лагеря наверху, даже если это займет полдня.
До верха я добрался, но мои спутники успели куда-то подеваться. Я бросил бурдюки и огляделся. Туман здесь был пореже, чем в долине; я, хоть и не без труда, сумел осмотреть вершину. Все ушли, не оставив и следа.
Странно. И страшно.
Я звал своих спутников снова и снова, но никто не ответил. Я вернулся туда, где мы ели, в надежде отыскать хоть какой-то знак нашего пребывания. Напрасно. Ни крошки, ни корочки не осталось на вершине холма, ни единого отпечатка копыта, ни одной примятой травинки...
Я взобрался не на тот холм! В слепом стремлении вырваться из тумана я заплутал, а теперь надо ждать, когда пелена рассеется, и лишь тогда искать правильную дорогу. Пока же оставалось обратиться к средству, к которому следовало прибегнуть с самого начала, — сидеть и не дергаться.
Щеки мои горели от стыда. Надо же быть таким дураком! Я сумел поднять в воздух камни, но не смог забраться на обычный холм, чтобы не заблудиться. Есть ли слова описать такую нелепость?!
Я устроился в ямке между камнями, завернулся в плащ и приготовился ждать,
прекрасно понимая, что, возможно, проведу здесь целую ночь.
Думать об этом не хотелось. Неужто полые холмы поглотят и мою жизнь? Про это тоже не хотелось думать.
Когда сплошной туман потемнел и наступили сумерки, я сидел, обхватив руками колени, и силился перебороть страх. Вдруг я услышал легкое позвякивание конской сбруи. Кто-то из дружинников меня ищет! Я вскочил и закричал. Звяканье стихло. Как я ни вслушивался, мне больше не удавалось его различить.
— Ты здесь? Блез! Кто там?
Слова падали на землю, не обретая ответа. Я подобрал один из бурдюков и вновь забрался в свое убежище. Мне было очень плохо. Я плотнее закутался в плащ и стал думать, скоро ли волки разыщут меня.
Наверное, я заснул, потому что увидел сон. Мне снился высокий исхудалый человек в комнате, расписанной чудными узорами. Он сидел за столом, положив перед собой ладони, запавшие глаза на длинном морщинистом лице были закрыты. Давно не стриженные волосы паутиной лежали на плечах, богатое темно-синее одеяние скрепляла на плече серебряная пряжка с крохотными лунными камешками.
На столе перед ним на подставке резного дерева лежало нечто в форме большого яйца — вероятно, отшлифованный камень. По сторонам от камня горели в подсвечниках две свечи; через щели в стенах и ставнях проникал порывистый ветер, так что пламя трещало и колыхалось.
Человек был не один. Женщину я не видел, но знал, как это бывает во сне, что она тоже здесь. Я понял, что это женщина, прежде чем увидел, как она медленно положила юную руку на пальцы мужчины. Он приподнял веки — я увидел отблеск свечи, но глаза его были, как колодцы мрака... мрака и смерти.
Я вздрогнул и проснулся.
Странный сон. Еще не пробудившись до конца, я отчетливо знал, что место это существует наяву, а мужчина и женщина, чью руку я видел, — настоящие живые люди.
Я заморгал и огляделся.
Была уже глубокая ночь, тьма стояла непроглядная. Налетел порыв ветра, и я вновь услышал то же позвякивание. На этот раз я не стал кричать, а остался сидеть тихо, затаившись между камнями. Звук приближался, но в тумане было не понять, откуда он идет. Я ждал.
Внезапно во тьме возникло чуть более светлое пятно. Оно, покачиваясь, плыло ко мне в плотном, сыром воздухе. Свет становился все ярче, потом разделился на два мерцающих шара, похожих на глаза исполинской кошки. Звяканье исходило от огней, которые медленно приближались.
Вот они остановились прямо надо мной. Я не шевелился, но они знали, где меня искать; по запаху, наверное, потому что в туманной мгле было темно, хоть глаз выколи.
Их было четверо, смуглолицых мужчин в грубых кожаных куртках и юбках. Двое держали факелы, у двоих я различил железные браслеты на руках и копья с железными наконечниками. Все были жилистые и низкорослые, у каждого за поясом поблескивал бронзовый кинжал. Впрочем, я не испугался, потому что эти взрослые мужчины ростом были не выше меня, двенадцатилетнего.
Глаза у них были темные, но хитрые, как у хорьков. Они смотрели на меня в тумане, на лицах дрожали тени. Те, кто держал факелы, подняли их выше, а двое других встали надо мной, звякая при каждом шаге. Я разглядел под коленом у ближайшего цепь с медными колокольчиками. Он присел на корточки и долго смотрел на меня. Черные глаза поблескивали во тьме. Потом он ткнул пальцем мне в грудь, почувствовал мясо и кость, хрюкнул. Увидел серебряную гривну, потрогал и ее.
В следующий миг он вскочил и что-то отрывисто бросил через плечо. Речь его походила на лай. Остальные расступились, из мрака возникла еще одна
