– А что, – у нас уже разрешена эвтаназия?
– Нет. Это для внутренней отчетности. Зачитать все?
– Не надо тратить времени. Давайте ручку… Как символично…
– Вы о чем?
– Моя последняя дань родимой бюрократии – подпись под согласием на убийство. Отличный завершающий штрих биографии.
– Завершающий? Думайте об этом как о начале.
Первый раз в жизни расписываюсь вслепую. Ничего сложного – просто пришлось подождать, когда ручку подведут к нужному месту на «приговоре».
Может, и впрямь потребовать зачитать текст? Вдруг я ставлю подпись под новым вариантом завещания, отдавая квартиру, машину и счет в банке Ване и его подруге, которая одиннадцатая?
Нет – на такой бред даже жаба не стала реагировать: слишком уж масштабно все для такой пошло-мелкой аферы.
– Что теперь? Пуля в голову?
– Данил – вы нас за мясников держите?
– Ах да, извините. Вам же еще труп родственникам предъявлять. Надеюсь, не станете его закапывать в безымянной могиле где-нибудь в темном лесочке?
– Если для вас это принципиально, мы можем организовать на похоронах военный оркестр. Одному добровольцу организовывали.
– Не стоит – обойдемся без торжественной части. Просто хотелось бы по-человечески. Кто знает – может, когда-нибудь сумею заглянуть к себе на могилку. Объясняйте – что и как?
– Вам введут в вену препарат… Это не яд – что-то вроде обезболивающего. Вы перестанете чувствовать тело, но будете оставаться в сознании. Он еще вызовет сонливость; с ней боритесь – наши специалисты считают, что засыпать нежелательно. Потом вам введут второй препарат – он вызовет мышечный паралич; затем третий – он остановит дыхание и сердце. Вы не будете чувствовать боли – просто сознание начнет меркнуть. Ничего неприятного – будто сон одолевает. Старайтесь при этом думать только об операторе, слушать ее голос. Что будет потом, мы не знаем. Никто ведь не рассказывал… Советую я вам лишь то, что советовал остальным: если ТАМ, в состоянии информационной матрицы, вы будете понимать происходящее и останется возможность совершать какие-либо действия, влияя на процесс перехода, – не совершайте. Доверьте все оператору. Она знает что делает и доведет вас до конечной станции.
– А можно поподробнее? Как она вообще найдет эту станцию, и можно ли заранее высказать пожелания о том, что именно мне требуется? Я, знаете ли, гомофоб и не хочу оказаться в женском теле или, тем более, в шимпанзе вселятся – помимо гомофобии, еще и зоофобией страдаю. Нельзя ли пояснить, как это все происходит?
– Нельзя. Простите, Данил, но это знание вам ни к чему, и давать вам подобную информацию опасно. Неизвестно, что там, на другой стороне, – вдруг их технологии в сочетании с нашими способны упростить переход. Не хотите ведь оказаться причиной нашествия на Землю чуждых матриц?
– Чертежи резонатора я знаю наизусть – под пытками выдам мгновенно.
– Это бесполезное знание: базовую установку по ним не восстановить, а чья база – того и портал. Даже если сумеют создавать точечный прокол, без технологии переброски информационных матриц ничего не выгадают. Увеличивать диаметр прохода с помощью односторонней установки невозможно – расходы энергии растут в такой прогрессии, что всей энергии взрыва сверхновой не хватит на переброску макового зернышка. Так что не доводите дела до пыток – выдавайте все сразу. Нам они этим знанием не навредят. Верьте оператору: она умеет находить в другом мире области с низким уровнем фоновых помех – только там есть надежда на успешный перенос матрицы. Просто доверьтесь ей.
– Ладно, буду лететь через астрал бесчувственным бревном. Одиннадцатая – за руку меня держи! Куда ты там потянулась?
– Через десять минут техники будут готовы. Можно начинать?
– Да, Иван, я готов.
Тела больше нет, но при этом почему-то ощущаю прикосновение одиннадцатой. Наверное, это и есть смерть… Странно – страха тоже нет.
Чернота, вспышка, опять чернота. Пустота за спиной. Пустота везде. Толчок. Серия вспышек, не освещающих ничего. Бесконечная чернота. Одиннадцатая?! Где ты?! Я больше тебя не чувствую!
Свет. Не вспышка, а именно свет – настоящий свет. Гнусная рожа, заросшая клочковатой бородой. Борода грязная, глазки мелкие и сальные, рот распахнут в немом крике. Кричит мне в лицо. Рожа расплывается, заваливается набок. Или это я заваливаюсь? Чернота. Полная чернота.
Срок подготовки был не сказать чтобы очень уж впечатляющим, но ученик я невероятно способный (к тому же ужасно скромный) – успели многое. Я был готов к самым разнообразным сценариям появления ТАМ. Раскаленная пустыня – и арктическая пустошь; жерло действующего вулкана – и трясина; пыточный подвал – и радиоактивная зона в эпицентре термоядерного взрыва.
Я знал, как действовать в любой ситуации, но в действительности первое, что сделал в новом мире, – глупейше растерялся.
Шок отнял несколько мгновений на осознание ситуации – я пытался сообразить, куда вляпался, и одновременно торжествовал по поводу вновь обретенного зрения. Правда, зрение как-то не так работало… Сперва даже решил, что атмосфера здесь плотная как кисель, потом, очередной раз хлебнув этого «киселя», понял – я оказался в воде.
Точнее, под водой. Это в каком же надо быть состоянии, чтобы не понять такого сразу?!
Я тут же хлебнул еще, а потом еще и еще, едва не заорав от ужаса и понимания того, что теперь новый доброволец получит мой номер, – это конец. Я ведь человек, а не подводная лодка. Хотя насчет человека погорячился – мало ли куда засунула мою родимую матрицу эта чокнутая нимфоманка: вдруг в самку орангутана? Интересно, что она там делает с моим еще теплым бренным телом?
Вбитые на занятиях знания не спешили подсказать мне выход из ситуации – я продолжал глотать воду и идти ко дну. Ко дну? Раз я вижу свет, значит, глубина невелика. Где источник света?! Быстрее!!!
Завертел головой, и лишь прижав подбородок к груди, увидел то, что искал – светящуюся поверхность водоема, подпираемую мачтами моих ног (на вид вроде вполне человеческих). Поверхность удалялась – я тонул, быстро уходя ко дну вверх тормашками.
Отчаянный рывок, переворот – и почти сразу ноги упираются в твердое: я достиг дна. Отлично, теперь от него оттолкнемся. Наверх… наверх… Грудь разрывается от боли, перед глазами темнеет. Как глупо – преодолеть границы двух миров, чтобы утонуть в какой-то соленой луже. Уже почти ничего не вижу – это конец. Но почему-то продолжаю работать руками, на голом упрямстве, бессознательно. До крови закусываю обе губы – рот норовит распахнуться и сделать последний глоток. Тупое тело не понимает, что это будет не воздух, – оно просто работает на рефлексах.
