— Все дело в том, что Ковен был третьей силой, — с презрением выплюнула Роберта. — И вашим и нашим. Земли Амлаута лежат между эйрами и гуарами, а сам он мечется как шелудивый пес. Очевидно, в этот раз Его Величество заплатил больше. Известно, эти кобели не способны распорядиться собственными землями, все заработанное золото спускают на выпивку.
— Они кричат направо и налево об объединении, но кто бы им поверил? Уж точно не мы. Дамы начали перемывать косточки самым известным бойцам Атолгара, а я пыталась уместить в голове открывшиеся знания. Ковен боевых магов, противопоставленный сразу двум государствам, самое безопасное место в мире. Это сарказм, если что. Таким образом, многое становится понятным. Только вот, что значит осколки прошлого? Сейчас не рождаются маги? Не может быть, я видела детей на тренировках, они вполне успешно кастуют боевые заклятья. На мой взгляд, успешно, а вот отцы их распекают. Набрасываю свой вопрос и показываю Роберте.
— Когда погибла смертная богиня, — дама манерно прикусила губу и поднесла к губам чашку, — многие семьи резко ослабли. Дети рождались слабыми и болезненными. Иногда дети не доживали до трех лет, а иногда, после тяжелой болезни…
— Роберта! — Это не та тема, которую следует обсуждать, — Роберта согласно склонила голову. — Так или иначе, маги стали слабее. А вот ковенцы ничуть не пострадали от той эпидемии. Как и гуары, у них подобные казусы начали происходить лишь пару десятилетий назад. Одно ясно, путь, которым ублюдки сохранили свою мощь не может быть достойным. Иначе им воспользовались бы и другие семьи. Не шипите, дамы. Ковенцы — ублюдки, это — не ругательство, а факт. А даже если и нет, я маркиза, не вам мне указывать. Значит, сейчас рождаются только слабосилки, а в землях Амлаут нашли прибежище остатки старых семей.
— Род Кардоргов славится своими умами, — пафосно процедила Роберта
. — Два поколения назад был издан указ, все маги, родившиеся на территории Дин-Эйрина и земель его, обязаны отслужить в королевских войсках двадцать лет и еще пять, за сыновей своих. С таким отношением короля к своим подданным у Атолгара никогда не будет недостатка в бойцах. И Роберта это понимает, но высказывать сомнения опасается. Внезапно разговоры смолкли, и в центр зала вышел высокий, неприлично красивый юноша. Двое слуг вынесли арфу и табурет. Менестрель замер, приняв выгодную для демонстрации своей красоты позу. Темные волосы оттеняли бледную кожу, обратил горящий взор на королеву и пылко поклонился, прижав к сердцу обе руки. Неразделенная любовь к Ее Величеству скользила в каждом движении юноши. Приятная мелодия заполнила воцарившуюся тишину, сильный голос менестреля, умело вплетенный в переливы струн, повествовал о несчастной любви отважного рыцаря к прекрасной даме.
С удивлением я узнала ту, так и недочитанную историю про злого колдуна и капризную даму, что никак не могла выбрать между двумя мужчинами. Правда, в изложении менестреля коварство и злоба колдуна возросли, да так, что лишь после смерти влюбленные смогли воссоединиться в виде двух яблонь сплетших между собой ветви. Баллада закончилась, дамы вежливо похлопали, и юный менестрель был допущен до королевских пальчиков. Едва лишь королева выказала свое восхищение талантом юноши, как тот запунцовел подобно яркой розе. Мне стало немного смешно.
— Первый кандидат в покойники, — хмыкнула Роберта. — Попомните мое слово, дамы. Может, сделаем ставки?
В жизни любого инвалида наступают такие моменты, безусловно, весьма короткие, когда его увечье ему же в помощь. Я совершенно не исключение. Весьма неловко, когда тебя застают среди ночи в кухне, с ломтем хлеба укрытым пластинкой ароматного сала. Еще более неловко, если ты при этом стоишь одетая весьма условно. Но в сто раз хуже, когда ты подчиняешься рефлексам и прячешься в темном углу под тяжелым столом. Так, когда милорд Амлаут случайно проехался лавкой мне по руке, я попыталась вскрикнуть, но, ура, из моего горла не вылетело ни звука.
— Как тебе неделька? Девицы говорят ленты едва ли тебе на окна не вешали, — хохотнул грубиян и задира Терцис, и потянулся к плите, поискать съестного.
— Что ты там ищешь, вон блюдо стоит, тетушка Эзра не зря оставляла. Или хочешь утром нагоняй от нее получить? — с ехидцей осведомился дор Харт.
— Я боевой маг, как мой отец, и дед, и прадед, — с достоинством ответил Терцис, возвращаясь за стол. — Не в честь мне с женщиной свариться.
— Скажи проще — не хочешь опять половником по хребту получить, — звонко рассмеялся Атолгар. — Что успели сотворить за вчерашний день?
— Королева таскала миледи к себе, — тут же отчитался Харт. — Я смотрел записи с ее таблички, ничего критичного. Почему ты так задержался?
— Чтоб вам всем провалиться, они же не ладили никогда? — украдкой выглядываю, и вижу, как Амлаут тянет себя за вихры. — Эльфы, сам знаешь, в простоте слова не скажут, даже если это договор на поставку продовольствия. Чем еще обрадуете?
— Зато остальные новости хорошие, нам есть, что посеять на поля, от гуаров пришло обещанное стадо.
— Квинт, я сильно похож на зажиточного лендлорда? Кто этим будет заниматься, второе Противостояние на носу, — маркиз невнятно ругнулся. — И сражаться будут на наших полях.
— С только хорошими новостями ты погорячился, Квинт, — дор Харт тяжко вздохнул. — Доставай виски, Его Величество желает видеть вас, маркиз, и миледи на казни бунтовщиков. Дамам при входе выдадут нюхательные соли…
— И кастрюльки чтоб было куда сблевнуть, — невесело хохотнул милорд Терцис. — Зная нашего короля, зрелище предстоит сказочное. Как славно, что я останусь дома. Погоняю бойцов, жену осчастливлю, в общем, найду, чем себя занять.
— Я боец, а не шваль придворная, — с отвращением произнес Амлаут. Этак они сейчас договорятся, и любоваться чужой смертью я отправлюсь одна.
— Да, правда, что, Атти, давайте все встанем в позу, а на казнь смотреть отправим одну миледи, что ей, она же не боец, — сарказм в голосе дора Харта можно было черпать ложкой. И я, забывшая как дышать в преддверии чудесного развлечения, шумно выдохнула. Слишком шумно. И вот теперь смотрю на учтиво протянутую мне руку милорда Амлаута и думаю, вылезать или нет? Трепетно прижатый к сердцу ломоть с салом может служить некоторым оправданием, моего здесь нахождения, но все же, все же.
— Не сочтите за труд, миледи, осчастливить нашу сугубо мужскую компанию вашим очаровательным присутствием, — выдал на одном дыхании милорд Терцис и аж глаза закатил, показывая, как тяжело ему далась эта вычурная фраза.
