Так было однажды с Широй в ее судьбоносный час — она тоже, как теперь Сага, была безнадежно одинока. Сага не замечала откровенного восхищения Пауля, не осмеливалась даже мечтать о какой-то влюбленности, просто он отвлекал ее, выводил из равновесия.
Но мягкость и спокойствие Марселя, его понимающий взгляд были для нее утешением.
В курятнике прокричал петух, когда карета медленно тронулась с места. Все трое сидели в роскошной, с позолоченными подлокотниками и сиденьями из красного бархата, карете Пауля. Только кучер не был защищен от непогоды, но на этот раз день выдался сносным. Дождя уже не было, утренний туман рассеивался, становилось теплее.
Тем не менее, Сагу не покидало ощущение какого-то неудобства. И даже, сидя в карете, она это чувствовала.
Их отъезд никто не заметил, все еще спали.
Сага подумала об остальных пассажирах, не подозревавших, что поездка на этом закончилась. Она думала о галантерейщике и молодой супружеской паре. Но было бы просто немыслимо тащить с собой через финские леса маленького ребенка, так что граф при всем желании не смог бы им помочь. К тому же, его карета была намного меньше дилижанса, поэтому все бы не поместились.
И все же совесть у нее была не чиста. Бросить людей в местах, зараженных холерой… Впрочем, они не могли повернуть обратно. Поехать обратно?
Сага была одной из тех многочисленных женщин, у которых совесть всегда не спокойна, которые считают, что делают что-то не так или недостаточно хорошо. Это чисто женское качество, которое невозможно истребить.
Они въехали на возвышенность, пейзаж под ними оказался в тумане.
— Ну, Сага, — с торжествующей улыбкой произнес Пауль. — Теперь самое время рассказать о прославленных Людях Льда!
— Откуда ты, собственно, знаешь о них? — спросила она.
— О, я много ездил по Швеции и Норвегии. Часто бывал в Кристиании. Именно там я и услышал о них много лет назад.
«В самом деле, так оно и могло быть, — подумала Сага. — Люди Льда вряд ли могли вести настолько изолированную жизнь, чтобы никто не знал об их существовании. Во всяком случае, в Норвегии, где они по-прежнему называют себя „из рода Людей Льда“.
Усмехнувшись, она сказала:
— Но ведь не только я могу рассказывать в дороге истории! Вы оба тоже могли бы кое-что рассказать, каждый что-нибудь свое!
— Пожалуй, да, — с удовлетворением произнес Пауль. — Но дамам всегда уступают первенство.
— Но обещайте мне рассказать о своей жизни!
Оба пообещали. Сага сидела напротив ослепительно красивого Пауля, будучи не в силах оторвать от него взгляд. Он был просто произведением искусства. Большие небесно-голубые глаза под густыми бровями, золотистые волосы, матовый блеск кожи, великолепные зубы…
Должно быть, творец был в хорошем расположении духа, когда создавал Пауля фон Ленгенфельдта.
Марселя она не могла разглядеть так же хорошо, поскольку он сидел рядом с ней. У нее было только сильное и примитивное ощущение того, что рядом с ней сидит мужчина, она ощущала исходящие от него вибрации…
В тесной карете трудно было не касаться коленями колен Пауля, но это ее мало волновало.
Было ясно, что карета свернула с наезженной дороги. Тряска стала сильнее, карету качало из стороны в сторону, колеса и рессоры скрипели.
— Хорошо, так с чего же мне начать? — спросила Сага. — История Людей Льда очень длинная. Я могу обрисовать ее только в самых общих чертах.
И она рассказала о Тенгеле Злом и о меченых. Рассказала о Тенгеле Добром, которому удалось изменить характер проклятия, так что наряду с мечеными рождались еще и избранные. Она рассказала о Шире и о Хейке, которого всем так не хватало. Но Пауль то и дело протестовал: такого не может быть, неужели она говорит все это всерьез? Марсель тоже был настроен скептически, она чувствовала это, хотя он и молчал. И тогда она рассказала им про мандрагору, которая хранилась теперь у нее в данный момент, в багаже, сказала, что это своего рода живое существо и что если им когда-нибудь захочется взглянуть, то…
Они сдались и попросили ее продолжать, но в их голосах слышалось недоверие.
«Как мне заставить их поверить себе? — думала она. — Колдовать я вообще не умею, а мандрагора в моем присутствии даже не шевелится…»
Но она продолжала рассказывать о своих прародителях, помогавших бедным меченым, но не способным вступить в связь с избранными. О призраках, которых Хейке и Винга выманили из потустороннего мира и которые со временем прибрали к рукам Гростенсхольм, о странных демонах, помогавших Людям Льда, особенно Туле, и об их борьбе против Тенгеля Злого.
— Но такого быть не может, — возмущенно добавила Сага. — Потому что демоны представляют силы зла! Никто никогда не слышал о дружелюбных демонах!
Пауль усмехнулся, а Марсель, сидя в углу кареты, спросил:
— Чисто теоретически в этом нет ничего удивительного, Сага. Именно об этом мы говорили вчера — о сущности зла.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она, опасаясь, что не сможет разобраться в его ученых пояснениях.
Но он объяснил ей все простыми словами.
— Насколько я понимаю, этот Тенгель Злой прикоснулся к самому сердцу зла, обнаружив Источники Жизни, и отведав темной воды. Это должно было потрясти землю до основания.
Сага кивнула:
— Говорили, что в тот раз почва под ногами людей дрожала, слышались какие-то испуганные голоса…
— Вот видишь! Я верю тому, что ты рассказываешь. Помнишь, о чем мы говорили вчера? О том, что христианский Сатана — это лишь фрагмент мирового зла? Объясняя природу дьявола, отцы церкви стояли перед дилеммой. Они не осмеливались связывать силы зла с Богом. Ведь их Бог был Всевышним, Единственным! Все должно было быть сотворено им. В том числе и Сатана. Поэтому они смешивали две различные старинные легенды. Легенду о Люцифере, ангеле, восставшем против Бога…
— Да! — взволнованно перебила его Сага. — Я слышала об этом. В качестве наказания он был низвергнут в преисподнюю.
— Верно, — с улыбкой сказал Марсель. — Но отцы христианства искали древние мифы и утверждали, что Люцифер стал Сатаной — древним божеством, существовавшим задолго до христианства.
— Значит, Люцифер не являлся злой силой? Марсель усмехнулся.
— Он больше уже не является ангелом. Я не думаю, что тот, кто вынужден жить вечно в преисподней, станет любить людей. Ведь именно из-за них-то он и угодил туда!
— Да, я помню.
— Так что Люцифера следует принимать за того, кем он в действительности является: за падшего ангела. За черного ангела. И не нам решать, добрый он или злой. Скорее всего, он злой.
Пауль заерзал на месте, выражение его лица свидетельствовало о том, что ему не по себе. Ему не нравилось, что все его попытки соприкоснуться с Сагой коленями она решительно отклоняла, отодвигаясь в сторону.
