— Я доверяю вам, мастер колдун. Смотрите сами.
Малефик был благодарен ландверьеру: интерес одолевал все сильнее, а разрешение собеседника упрощало процедуру.
— Что мне надо сделать?
— Вам, господин ланд-майор, не надо делать ничего. Этим вы меня чрезвычайно обяжете.
— Пить можно?
— Нужно. А теперь помолчите, прошу вас.
Легкими пассами Мускулюс собрал горсть мнемо-флюидов, окружавших Эрнеста Намюра. На ощупь отсеял шелуху, морщась от слабых ожогов: все-таки согласие ланд-майора было не вполне искренним. Остаток выложил на столике в две полоски, мимоходом любуясь снежным блеском флюидов. Такой оттенок встречается у людей, мало отягощенных сомнениями и предпочитающих выполнять приказы, нежели командовать. Скрутил из салфетки трубочку; сунув один конец в левую ноздрю, наклонился к столешнице и сделал добрую понюшку. Переждав колючий всплеск судорог, зарядил правую ноздрю.
— Сейчас очень прошу меня не отвлекать, — успел сказать колдун.
Ответа он уже не услышал.
…пахнет прелью. Над головой щебечет иволга. В кустах клещевины, за спиной, возится ланд-капрал Фюрке: капрала тошнит. Взгляд опускается ниже. Хочется зажмуриться. Нет, нельзя. Надо смотреть. Я сказал: смотреть, Намюр! Ты слышишь?! Когда одержимые Чистыми Тварями взяли в оборот твою роту под Бернской цитаделью, ты ведь смотрел в лицо худшему зрелищу, чем сейчас!
Давай, приятель.
Не отворачивайся.
Тело, до половины утонувшее в палых листьях, скручено из безумных частей. Ладонь младенца. Плечо и часть грудной клетки взрослого мужчины. Редкие седые кудри старика падают на исклеванные птицами нежные щеки юноши. Правая щека старше левой: там пробивается редкая бородка. Ноги разного возраста: одной лет пять, другой все тридцать. Волосатый живот зрелого человека, но гениталии под животом — невинного ребенка. Поодаль лежит второй труп. Точно такой же, но над ним больше поработали лесные падальщики. Это его увидел капрал Фюрке, после чего стал бесполезным для поисков и расследования. А ты все смотришь, хотя толку в этом мало.
И еще: запах.
Нет, не вонь мертвечины — это ты бы счел сейчас благом, ароматом духов Крошки Жаклин.
Пожалуй, так пахнет гниющая судьба.
Странная мысль. Но понять ее исток не получается: почти сразу ты ныряешь в кусты и, мучительно кашляя, присоединяешься к Фюрке.
Стоит ли говорить, что все удовольствие от ужина было отравлено напрочь? Даже вчерашние гады-трепанги опять встали поперек горла. Бледный до синевы, Мускулюс быстро плеснул в чарку, залпом выпил.
Повторил без перерыва.
Когда Просперо Кольраун демонстрировал ученикам последствия запретных опытов на стыке дэвгеники и «magia nigra», например результат случки лягушки, гороха и инкуба, — это было куда менее противно.
— Да, вы видели. Теперь я понимаю, мастер колдун: вы действительно видели.
Ландверьер с сочувствием следил за действиями малефика.
— Вам ясно, почему я не стал тащить эту пакость в город? Мы с Фюрке зарыли тела у Юстовых оврагов. Капрал молчун, на него можно положиться. Опытного мага в Ятрице нет, вызывать волшебника из столицы — лишние хлопоты. Пойдут слухи, гуртовщики станут гонять стада в обход, купцы объявят бойкот ярмарке… Вы будете смеяться, мастер колдун, но я люблю этот город. Этот маленький, сонный, славный город. Я счел за благо промолчать. И пять лет уверял себя, что поступил верно. Особенно когда той же зимой явились каземат-сыскари из столицы. Правда, по совсем другому делу.
Сперва Андреа решил, что ослышался.
— Сыскари? Это был листвянчик-месяц, пять лет тому назад?!
— Да. А что?
— Начало месяца? Середина?!
— По-моему, третья декада. Вам дурно, мастер колдун?
— Нет, — ответил Андреа Мускулюс. — Все в порядке. Давайте еще выпьем?
Дикая Охота, или мемуары Андреа Мускулюса, колдуна и малефика (листвянчик-месяц, пять лет тому назад)
Волшебника не удивишь чудом.
Но это было именно чудом из чудес.
В прошлый вторник престарелый лейб-малефактор Серафим Нексус лично представил Его Величеству верноподданного колдуна Андреа Мускулюса.
Последний впервые удостаивался аудиенции у августейшей особы и волновался, как девица перед брачными гонками. Однако, хвала Вечному Страннику, все прошло гладко. Король пребывал в благосклонном расположении духа, лейб-малефактор открыто покровительствовал «даровитому отроку, без пяти минут магистру»; да и сам Мускулюс, простив старцу легкомысленного «отрока», был в ударе. Кланялся с изяществом, ел ножом и вилкой. Говорил как по-писаному, без срамных идиом простонародья, и исключительно вовремя: то есть когда к нему обращались. В паузах же молчал с благоговением. В итоге Эдвард II дал высочайшее распоряжение оформить колдуну патент члена королевской свиты. Сперва на сезон предстоящей охоты в Бреннских лесах, а там — как получится.
— В каком, позвольте спросить, качестве? — кланяясь, осведомился писец-куратор из Канцелярии Патентов, дотошный и въедливый, как жучок-древоточец. Сизые щеки писца обвисли скорбными брылями в предчувствии работы. — Ранг? Звание? Жалованье казенное или на свой кошт?
— Стар я стал, — невпопад раскашлялся Серафим Нексус. — Подагра замучила. И седалищный нерв ущемлен гораздо. Тяжко мне по охотам гарцевать…
Эдвард II лукаво, с пониманием кивнул:
— Оформляйте на казну. В качестве, значит, действующего консультанта лейб-малефициума.
Король задумался и, лучезарно улыбнувшись, добавил:
— С испытательным сроком. Серафим, не ревнуй, сам ведь рекомендовал…
Просперо Кольраун на этот раз надеялся отсидеться дома: любые поездки, а охоту в особенности, боевой маг почитал напрасной тратой сил телесных. К своим телесным силам он относился исключительно бережно. «Охота пуще неволи!» — жаловался маг домочадцам. Однако придворный волхв-люминосернер накануне отъезда, обкурившись сморчками, кликушествовал не к добру. Пророчил «дорогу дальнюю, казенный дом», с отягчающими обстоятельствами. Королеву схватила мигрень, инфанты рыдали, обнимая отцовские сапоги, — короче, для успокоения династии пришлось-таки Кольрауну сопровождать Его Величество. Скрипя сердцем, сапогами, рессорами кареты и пружинами новомодного сиденья, Просперо с величайшей неохотой последовал за владыкой.
