Под стеной, на отмостке из каменных плит, местный колдун с гордостью взирал на жертву своего эксперимента. Увидев меня, он самодовольно потрепал жидкую бороду и указал на сей удивительный образчик колдовского мастерства со словами:
– Ты только посмотри, какая лягушечка получилась!..
– Ква!
Лягушка и впрямь вышла знатная – величиной с крупную овцу. Она была болотно-зеленого цвета, с круглым белым брюшком, усеянным красноватыми пятнами, которые в совокупности напоминали карту какого-то неведомого архипелага. Толстые растопыренные окорочка, тоже разрисованные пятнышками, не уступали по размеру бычьим, и между ними почему-то рос короткий хвостик. В выпуклых водянистых глазах, несмотря на полное отсутствие мыслей, застыло задумчивое выражение, а на морде растянулась улыбка шириной с добрый локоть. Ее «ква!» меня чуть не оглушило, а какую-нибудь субтильную девицу могло бы и вовсе опрокинуть одной силой звуковой волны (что уж говорить о непередаваемом визуальном впечатлении?).
– Лягушечка? – только и смог вымолвить я.
– Ну да, – виновато замялся колдун. – Закон сохранения массы и энергии, понимаешь…
– Чего?!!
– Ну, – колдун на всякий случай отступил на пару шагов, – был такой любомудр, который выяснил, что ничто из ничего не получается, будь то энергия или материя.
– Я знаю! – отрезал я и одновременно ощутил, как у меня щелкнули отросшие клыки, а на загривке явственно зашевелилась шерсть, пытаясь встать дыбом. – При чем здесь это?
– Ну, я, конечно, мог бы превратить его в пятьсот лягушек обычного размера, но его ж после этого не расколдуешь! Или, например, в одну лягушку, а остаток, скажем, в шестьдесят килограммов баранины…
– А ты не мог, если уж на тебя такой стих нашел, превратить его, например, просто в барана? Нормального, ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО размера? Ты что, офонарел, сказок на ночь начитался или переел перед сном?! Небось еще и зачаровал так, чтоб расколдовать могла только принцесса крови… – Тут я охрип и закашлялся.
– Непорочная, – уныло согласился колдун.
– Непорочная!.. Ты хотя бы в дурном сне можешь представить себе непорочную идиотку, да еще королевских кровей, которая согласится целовать такое?
Лягушка тяжело вздохнула, переставляя лапы, а затем скосила глаза и с размаху хлопнула языком по проползающему по парапету слизняку. Звук получился такой, будто половик выбивали; язык у лягушки был размером с блюдо для молочного поросенка, да к тому же неприятного беловатого цвета, а в приоткрытой пасти мелькнул ряд мелких, но острых зубов.
– Ты что, даже анатомией лягушек заранее не поинтересовался? Где ты у них такую двуручную пилу в хайле видел?
– Он же всех стерлядей во рву схарчит! – заохал колдун, наконец-то по-настоящему ужаснувшись делу рук своих.
– Как бы он кого другого не схарчил! Включая ту же принцессу! – Усилием воли я уже почти втянул свои волкодлакские клыки до человеческого размера, попутно наблюдая за огромным земноводным.
А земноводное, после долгих попыток распробовать одного ничтожного слизняка в своей бездонной пасти, покосилось на нас с колдуном, моргнуло и, неторопливо перевалившись через парапет, с громким плеском ухнуло в ров.
Свесившись с парапета, мы смотрели, как лягушка рывками движется в прозрачной воде. Да, трудные времена настали для стерлядей – теперь сынок королевский будет кушать их не с блюда, а в обычной для них среде обитания. Достигнув противоположного берега, амфибия зарылась в водоросли, подняв облако мути, затаилась. Я подождал, пока муть осядет, и с трудом разглядел на дне ее еле заметный силуэт. Да, с окраской колдун не прогадал, камуфляж вышел отменный!
– Скажи мне, – обратился я к колдуну, – зачем тебе это понадобилось? Про кого другого я бы подумал, что он таким способом замыслил принца пленить и спрятать, чтобы потом деньги вымогать. Но ты-то?..
– Так принц сам ко мне пришел: говорит, спрячь меня куда-нибудь, а то, дескать, отец достал нравоучениями… А я в это время как раз новое заклинание выучил…
М-да, будьте осторожны в своих желаниях – они могут сбыться. Я задумался. Колдун на всякий случай держался от меня подальше, но я все равно уже начал остывать:
– Ладно, есть у меня одна идейка, – может, и выгорит.
– Благодетель! – воскликнул колдун (приближаться, однако, не спешил).
– Ну ты, экспериментатор! Молись, чтобы все получилось: король – человек добрый, но дыба в подземелье давно без дела простаивает, да и палач себя дармоедом чувствует: еще в прошлый мой приезд плакался, что совесть ему зарплату «за так» получать уже не дает; просил кого-нибудь если не четвертовать, так хотя бы попытать.
Чародей заметно спал с лица. Ох уж эти мне гении-недоучки! Сперва натворят – потом думают.
– Ежели все обойдется, попрошу только Его Величество из твоей зарплаты вычесть урон, нанесенный стерляжьему поголовью: лягушки – они ведь существа ненасытные, сколько поймают, столько и слопают. Ты глаза-то не закатывай, на жалость меня не пробьешь, сам знаешь. А то вот возьму и попробую развеять твои чары самым быстрым способом! Напомнить, каким?
Только что поставленный в конюшню Аконит посмотрел на меня удивленно и укоризненно. Дескать, не успели приехать – и что, опять под седло? А не сбегал бы ты сам, хозяин, куда… тебе надо?!
– Ничего-ничего, – сказал я, потрепав его по шее. – Тут недалеко.
Конь лишь тяжело вздохнул, поведя подпалыми боками.
…Девушку я нашел довольно быстро, благо дворцовые слуги дорогу мне растолковали подробно: «До крайнего дома доедешь, а оттуда – не по тракту прямоезжему, а по тропке налево; увидишь три сосны большие, за ними через полверсты – карьер старый. Вот там она с утра и роется, ровно как хомяк какой, семью королевскую позорит!»
Ну, насчет последнего я бы, пожалуй, поспорил (если бы мое мнение в этом вопросе что-либо значило). Лисса была седьмой дщерью королевской четы, правившей столь же малометражным королевством, как и венценосный отец Деррика. Первые четыре дочери уже породнили свое семейство с кем полагалось; теперь перед ним стояла грандиозная политическая задача сплавить замуж пятую и шестую, поэтому седьмая дочь росла аки ветер в поле и этой свободой, на мой взгляд, пользовалась весьма разумно, хотя и нетривиально.
– Всё тайны земные постигаешь, Премудрая?
– Привет и тебе, Исчадие Тьмы! – Девушка подняла на меня взгляд, держа в руке широкую кисть, которой работала, отложив лопату и заступ. Ее домашних тоже можно было понять: из Лиссы принцесса, как из меня мопс. Русые волосы собраны в «хвост», чтоб не мешались; вместо дорогих одеяний – рубашка с закатанными рукавами да испачканные в земле штаны, заправленные в сапоги.
