– Вы сошли с ума, сударь?
– Ничуть, ваша светлость. Просто когда власти безмолвствуют, народу только и остается, что громогласно шептать… Глядишь, услышат, кому надо!
– Даже если так, при чем здесь Бдительный Приказ? Это ведомство Тихого Трибунала! – барон с ужасом почувствовал, как его втягивает в склочную воронку скандала, бессмысленного и кошмарного. – Руки, тени, имена…
Тут и вмешался Тихий Трибунал.
– Судари мои, извольте прекратить! Оба!
Вигилла резко протянула руку вперед, скрючив пальцы довольно страшненьким образом. Рука сделалась до ужаса похожа на лапу неясыти-брадачихи: так крылатый хищник пикирует на зазевавшуюся мышь. И плохой маникюр не помеха: глянешь и вздрогнешь – ишь, когтищи… Но куда любопытней оказалась ответная дрожь шара. Находка затряслась, запрыгала в ладонях стряпчего, уподобясь пойманной жабе. Тэрц, выказав чудесную прыть при задержании крысюка, к изумлению барона, не сумел удержать буйный шар.
– Овал Н-не… бес!
Тоненько вскрикнув, стряпчий с воплем отпустил "это" на свободу.
Отвратительная «голова» вспорхнула в воздух, отряхнув на ловца часть грязи, и улетела к Генриэтте.
– Вне сомнений, обсервер, – определила вигилла, разглядывая добычу. – Личный, ограниченного действия, с самонаведением на ману владельца. Мы зовем их «манками». В наличии ряд сильных повреждений. Думаю, ему в суматохе досталось не только от этих… бодрых отроков. И сталью приложились, и каблуками, и остаточными бранными эманациями… Ставлю ловчую выдру против бабочки-капустницы, это шар Кристофера Форзаца.
Барон пари не поддержал. Генриэтта знала свое дело. Такие шары на улицах не валяются, а среди квесторов, если верить гостиничным записям, был всего один маг – упомянутый Кристофер.
– Если наш шарик окажется с вживленной «самопиской»… – цокнув языком, дама рассмеялась безосновательной надежде, этой пагубе сыскарей, и спрятала шар в сумочку, с которой, похоже, не расставалась даже в купальне. – Ваша светлость, скажите честно: вы везунчик?
На взгляд Конрада, в сумочку не поместились бы и наливное яблочко с расписным блюдечком. Пора, пора подавать рапорт о внедрении!.. И вигиллу поставить на место тоже давно пора.
– Нет. Я не везунчик. И хотел бы получить от вас официальное заверение в том, что при получении дополнительных сведений, связанных с находкой, вы поделитесь ими с сотрудниками Бдительного Приказа.
Внезапно Генриэтта Куколь оказалась совсем рядом. Барон ощутил аромат ее духов – слабый, еле заметный, с пряными тонами вербены. Распахнулись большие, небесно-голубые глаза. Дрогнул тонко очерченный рот:
– С вами, барон. Только с вами. Наедине. Остальные сотрудники Приказа, поверьте, будут вам завидовать…
Конрад не отстранился.
– Браво, сударыня. Хорошо работаете. Мастерски. Буду ждать извещения. Знаете, я слышал, что люди вашего ведомства всегда работают по трое. Вас прислали одну из каких-то особых соображений?
– Ах, ваша светлость! Это в арест-командах мы работаем троицами. Или числом, кратным трем, если арест предстоит сложный. Уж поверьте на слово – едва дело дойдет до задержания, я не останусь в одиночестве…
Когда хохочущая вигилла уходила, барон с минуту провожал ее взглядом. Хитра, бестия! Только со вкусом беда: вербена ей совсем не идет. В определенном возрасте следует переходить к элегантным тонам шалфея, клементина и лаванды, на фоне, скажем, зеленого лимона.
При следующей встрече надо будет посоветовать.
Если, конечно, Генриэтта заслужит.
Ликторам барон приказал вразумить задержанного крысюка путем умеренного рукоприкладства и гнать взашей. Не к лицу фон Шмуцам ловить всякую шваль!
Пусть их «топтуны» ловят, если понадобится.
Или стряпчие.
– С завтрашнего дня! – кричал вслед расхрабрившийся хозяин. Призрак убытков, бродя по гостинице и около, сводил Трепчика-младшего с ума, вынуждая утратить последние крохи осторожности. – Завтра же начну пускать в отель постояльцев! С двойной оплатой! За возможность безнаказанно пожить на месте преступления!
– Совершенно верно, сударь! – вторил ему наглый стряпчий Тэрц, размахивая описью, будто воин – мечом. – Привилегии Гильдии Отельеров незыблемы! Статья «О частном постое», параграфы с пятого по тридцать шестой…
– И оцепление извольте снять! К вечеру! Я свои права знаю! Нечего мне гостей ликторами отпугивать!
– Истинная правда, сударь! Вы свои права знаете! А каких не знаете, так я разъясню…
– Квест закончился! Квесторы съехали! Я свободен от обязательств перед Орденом!
– На четыре следующих года! Сударь Трепчик, я лично отпишу в орденскую канцелярию…
«Надо же! – удивился Конрад, садясь в седло. – У черно-белых идеалистов еще и канцелярия есть… А говорили: борьба чистых начал, тайный фундамент цивилизации! Я вот всегда полагал, что именно канцелярии и есть тайный фундамент цивилизации…»
* * *
Можно ли сказать, что Конрад всеми фибрами души ненавидел писать рапорты, отчеты и прочую бумажную дребедень? Нет, судари мои, этого сказать никак нельзя, не покривив душой. Известный аккуратист и человек отменной дисциплины, барон искренне любил устойчивость миропорядка и кругооборот документов, заведенных в Бдительном Приказе. С возрастом начинаешь ценить традиции, в какой бы форме они ни проявлялись. Однако сейчас большинство явлений окружающего мира вызывали у обер-квизитора лишь глухое раздражение. В частности, необходимость писать рапорт прокуратору Цимбалу. И добро б только рапорт! Устав подразумевал приложение с детальным описанием места преступления, перечень улик, приобщенных к делу, частные соображения касательно мер по отысканию и задержанию виновных.
Увы! – и еще раз увы…
Скрипя сердцем, свежеочиненным пером и рассохшимся креслом (давно пора потребовать замену!) барон принялся за дело. Однако, против ожидания, процесс бумагомарания оказал на ум и нервы вполне благотворное воздействие. Хвала мудрым порядкам Приказа! Ставя последнюю точку и размышляя, что скорее здесь уместно многоточие, жирное и задумчивое, Конрад вернул рассудку былую ясность. Слишком много для одного утра: знакомство с экстравагантной вигиллой, уникальным стряпчим и блудливым отельером. О судьбе племянника Германа и вовсе думать не хотелось…
Краем глаза он отметил некое движение в окне, открытом настежь по причине неслыханной для этого сезона жары. В следующий миг прямо на стол с легким шорохом опустился бумажный «аистенок», каких любят делать дети, загадывая желание.
Птичка сварливо каркнула и развернулась в записку.
"Его светлости, Конраду фон Шмуцу, лично в руки.
