— Ха-а-ахх!!!… Ой… — вырвавшаяся из сузившихся глаз подростка черная молния разнесла в мелкие осколки стоящий на мраморном столике стеклянный шар… а заодно и сам столик.
— Ой… я не хотел, Учитель…
— Ничего, мой мальчик. На этот раз получилось не так уж плохо. Ступай-ка ты в сад, поработай с абрикосами, с теми, недозревшими…
— А вы, Учитель?..
— Я?! А я, пожалуй, займусь подсчетами, хватит ли моих скромных средств на все мраморные столики…
— … Клянусь каменными клыками Краглы, Арколь, что ты себе позволяешь?! Ты уже не ребенок, чтобы так дурачиться! И кроме того, я еще не давал тебе разрешения самостоятельно пользоваться Залой Большого Пантакля! Ну чем тебе не угодили эти несчастные паломницы, что ты перенес весь странноприимный дом на место самого дрянного марутского борделя… кстати, а куда ты отправил сам бордель? Неужели?.. Негодник!!! На площадь перед Святилищем Десяти Добродетелей!.. О священные длани Вседержителя! Но зачем, сын мой?!
— Не сердитесь. Учитель, я не хотел вас огорчать… Просто я шел вчера мимо сбродного дома и увидел…
— Уж не толстуху ли Маго?!
— Ага, ее… И еще сестру Цинеллу, она так любила добавлять соль в воду для вымачивания розог… В кои — то веки выбрались бедняжки из своего захолустья, решили попутешествовать…
— А ты добавил им остроты ощущений… подсолил, так сказать… Только одно, Арколь: ты перенес дом утром или на ночь глядя?
— Помилуйте, Учитель, кто же идет в бордель утром?
— О небо… Ладно, иди уж… — аш-Шудах не мог сдержать смеха, — сделай ночью обратный перенос, да поаккуратнее!
…Прошло восемь лет. Арколь вырос, превратившись из голодного приютского мальчишки в молодого талантливого мага. Все это время он провел под кровом аш-Шудаха: он много занимался, с искренним удовольствием помогал учителю в его теоретических разысканиях или небезопасных опытах, и таким же удовольствием развлекался в Маруте Скверном…
— Вот ты где, Арколь, — сказал аш-Шудах, входя в библиотеку, занимавшую добрую половину его дома, — отложи сей пыльный фолиант, сын мой. Поверь мне, его автор — редкостный зануда, поставивший перед собой грандиозную задачу: доказать осуществимость межвидового скрещивания без магического воздействия.
— Учитель, но ведь это бред какой-то…
— Вот и я ему то же самое говорил, ослу нильгайскому…
— Как говорили? Он же умер пятьсот лет назад! Вот уж не думал, что вы такой древний… неплохо выглядите для своих лет. А то, может, прикажете поддерживать вас под ручку?
— Я тебе поддержу… Оставь свои штудии и собирайся: мы едем в Миср, там скоро большой торг и я хочу сделать тебе подарок.
Миср, центр шаммахитской работорговли, был похож на просыпанную на побережье горсточку сахарного песка — крыши домов, купола храмов, полотняные палатки рынков — все было ослепительно белым. От Пойолы, где муспельские ублюдки разгружали, сортировали и оценивали свой живой товар, город отделял узкий пролив, именуемой проливом Слез — обычная морская вода была в нем настолько соленой (возможно, от пролитых здесь бесчисленных слез), что в ней невозможно было утонуть, она силком выталкивала тело на поверхность. И перевозимые на огромном пароме вчерашние вольные люди с тоской и укоризной смотрели на воду, отказавшую им в последней надежде на смерть в свободе…
Аш-Шудах и Арколь пробирались между рядами и палатками рабского рынка, наконец, маг остановился и сказал своему приемному сыну:
— Мы пришли. Это место краснобородого Коатля, а у него всегда самые красивые рабыни. Молчавший до этого времени, Арколь заметно смущаясь, ответил:
— Учитель, я… простите, я не хочу вас обидеть, но мне все это не нравится…
— Так оно и должно быть, сын мой. Мы не в силах изменить весь миропорядок… пока… но ты можешь распорядиться участью одной из них. Выбирай.
И они вступили под белый полотняный навес. На невысоком помосте сидели и стояли девушки, почти все красивые и испуганные. Арколь внимательно огляделся и сказал магу:
— Отец мой — да будет на все ваша воля — она стоит третьей справа. Аш-Шудах глянул в указанном направлении и недоуменно воззрился на Арколя.
— Сын мой, чем ты смотришь? Ведь она похожа на облезлого бельчонка! Может, ты имел в виду ее соседку, ту, что сидит?
— Нет, учитель, именно ее… бельчонка.
— Но почему, Арколь? — допытывался аш-Шудах, — Думаю, ты давно догадался, что я привез тебя сюда затем, чтобы ты выбрал себе наложницу, красивую и послушную, и прекратил, наконец, тратить все свои деньги на марутских девиц.
В этот момент к ним подошел — вернее сказать, подкатился — краснобородый Коатль собственной персоной.
— Хвала небу за столь высокочтимых покупателей! Чем я могу вам услужить, о достойнейший?
— Послушай-ка, Коатль, — обратился к нему аш-Шудах, — что ты скажешь вон о той девчонке в голубеньком хитоне, а?
— Не могу не удивиться вашему выбору, о светлейший, прошу вас, подойдемте поближе, может, вы измените его… Рума, выйди вперед! Рума, я кому сказал! Ах ты дрянная девчонка!…
— Не напрягайся так, достопочтенный Коатль, — насмешливо заметила облезлая и дрянная, — не то удар хватит. Пора бы тебе уже запомнить мое имя, равно как и то, что я не откликаюсь на наспех данные клички.
— А каково твое подлинное имя, дева? — улыбаясь, спросил аш-Шудах.
— Меня зовут Амариллис. — задрав нос чуть не до потолка, ответила она.
— Вот видите, досточтимые, — искрение пожаловался Коатль. — ведь она меня эдак всю дорогу шпыняет… Да что это я говорю! Это она так, притворяется… а на самом деле — смирнее курочки, нежнее лани, словечка поперек не скажет! А волосы у нее растут очень быстро, оглянуться не успеете, как снова коса будет до пояса!
— Ну ты и врать, Коатль, — с восхищением протянула Амариллис, — даже я так не смогу! И как тебе только не стыдно так бессовестно обманывать покупателей! Нет, я конечно, могу притвориться курочкой — и она скорчила преглупую рожу — но вот насчет волос ты перегнул…
На торговца было жалко смотреть — он напоминал индюка в момент любовного упоения: раздувшийся, натужно пыхтящий красный шар в пестрой шапочке…
Аш-Шудах внимательно — внимательнее, чем прежде — смотрел на девушку. Невысокая, сероглазая, на голове — волнистый беспорядок коротких волос, голубенький хитон обрисовывает легкую фигурку.
— Почему она, Арколь? — спросил он на одном из тайных наречий, вряд ли знакомом девушке.
— Она не такая, как все. Посмотрите, отец мой — да осенить вас длань Вседержителя! — как смотрит ее соседка: она ищет себе хозяина, ее глаза заискивают и боятся. А эта глядит так, будто не ее покупают, а она сама выбирает, с кем пойти. Она особенная, учитель, я это вижу…
