Абсолютно обнаженная, она лежала на столе в какой-то странной зале, все тело ее было в поту. Все вокруг было незнакомо ей, только лицо и голос склонившегося над ней мужчины казались привычными, родными.
— Аб, — сказала она.
— Прошло пять лет, — произнес он. — Твои родители покинули этот мир. Умерли от старости. До самого конца они были счастливы. Ты сделала правильный выбор.
Она вдруг поняла, что лежит голой перед посторонним мужчиной, и, вечная девственница, какой она была по своей сути, она вспыхнула от смущения. Но он коснулся ее (воспоминание о той ночи, которую они провели вместе, ожило — это же было всего несколько часов назад, — и она почувствовала возбуждение, захотела его), и смущение было забыто.
Они направились в ее квартиру, где и занялись любовью. Это было нечто невероятное, и дни их переполняло счастье. Так продолжалось до тех пор, пока она не призналась ему, что ее постоянно гложет одна и та же мысль.
— Аб, знаешь, мне снятся сны про них.
— Про кого?
— Про мать и отца. Ты сказал, что прошли годы, я и сама понимаю это. Но все-таки мне кажется, что мы встречались еще вчера, и я чувствую себя виноватой в том, что бросила их.
— Ничего, скоро все забудется.
Но ничего не забывалось. Она все чаще и чаще думала о родителях, вина поедом ела ее, разрывала в клочья сновидения, словно нож, вонзалась в спину, стоило ей заняться с Абнером Дуном любовью. Чувство вины уничтожало ее, заполняя собой весь мир.
— О Аб, — разрыдалась она в его объятиях как-то ночью, а точнее говоря, на шестую ночь со дня пробуждения, — Аб, я уже готова на все, только бы это прекратилось!
Он замер:
— Ты имеешь в виду это?
— Нет, Абнер, нет, ты же знаешь, я люблю тебя. Люблю с тех самых пор, как мы с тобой встретились, люблю всю свою жизнь. Я любила тебя еще до того, как узнала о твоем существовании, неужели ты сам не видишь? Это себя я ненавижу! Я чувствую себя трусихой, предательницей, бросившей на погибель семью. Я была нужна им. Я знаю это и знаю, что им было плохо, когда я ушла.
— Они были абсолютно счастливы. Они даже не заметили твоего исчезновения.
— Ложь.
— Батта, пожалуйста, забудь их.
— Не могу. Ну почему я не поступила иначе?
— Иначе — это как? — Он как будто испугался.
— Почему я не осталась с ними? Ведь надо было потерпеть всего несколько лет. О Аб, если бы я осталась, если бы я помогла им прожить последние годы, сейчас я могла бы смотреться в зеркало и не бояться взглянуть себе самой в глаза. Даже если бы эти годы были самыми худшими в моей жизни, я поступила бы честно.
— Ты и так поступила честно. Потому что ты все-таки осталась.
И он рассказал ей. Все без утайки.
Она лежала неподвижно, устремив взгляд в потолок.
— Так, значит, это все обман, да? На самом деле я жалкая сучка, старуха-служанка, которая потихоньку гнила себе в родительском доме, пока отец и мать из сочувствия не умерли. А так как покончить жизнь самоубийством просто не хватает мужества…
— Чушь какая…
— Мне на выручку приходит отважный рыцарь, разыгрывающий из себя Бога.
— Батта, в тебе сейчас слились наилучшие черты двух миров. Ты осталась с родителями. Ты сделала это. И ты можешь продолжать жить, не помня, что они сотворили с тобой. Тебе необязательно быть такой, какой ты стала после этих лет.
— Неужели я превратилась в монстра?
Ему хотелось солгать ей, но после некоторых раздумий он решил сказать правду:
— Батта, когда я увидел тебя там, в той комнате конторы по записи колонистов, я чуть не заплакал от горя. Ты выглядела мертвой.
Она протянула руку и дотронулась до его щеки, провела пальцами по его плечу:
— И ты спас меня от участи, которую прочила сделанная мной ошибка.
— Ну, если хочешь, можно сказать и так.
— Здесь есть маленькое противоречие. Давай рассуждать логично. Женщину, решившую остаться со своими родителями, мы назовем Батта А. Батта А действительно осталась с ними, после чего, как ты утверждаешь, сошла с ума и решила отправиться в мир-колонию, дабы не дать волю собственному безумству.
— Но этого не случилось…
— Слушай дальше, — перебила его Батта. Голос ее был тих, но решителен, и он замолчал. — Батта Б, однако, решила не возвращаться к родителям. Она осталась с Абнером Дуном и попыталась стать счастливой, но собственное сознание вскоре начало давить на нее и постепенно свело с ума.
— Ничего подобного не было…
— Нет, Аб, помолчи. Ты не понял. Ничего не понял. — Голос ее сорвался. — Женщина, лежащая рядом с тобой в постели, это Батта Б. Это женщина, которая отвернулась от родителей и, следовательно, не исполнила обязательств перед ними…
— Черт побери, Батта, я же тебе сказал…
— Я не помню, чтобы помогала им. Они вдруг…, куда-то подевались. Я бросила их…
— Никого ты не бросала!
— Сейчас мне кажется, что я их бросила, Аб, и я должна с этим считаться! Ты утверждаешь, что я помогала им до самого конца, но я не помню этого, а следовательно, это не правда! Этот выбор…, этот выбор принадлежит настоящей Батте, той, которая осталась с ними. И настоящую Батту изменило то, что с ней случилось. Настоящая Батта страдала, но она прожила эти годы, пусть они стали сущим адом для нее.
— Батта, поверь мне, это было куда хуже, чем ад! Эти годы уничтожили тебя!
— Да, меня уничтожили! меня! Батту, которая поступила так, как считала должным!
— Это что, какие-то древние религиозные верования?!
Тебе предоставляется возможность избежать самоубийства, на которое тебя толкает обостренное чувство справедливости. У тебя есть шанс стать счастливой, черт тебя подери!
Так какая разница, кто есть кто? Я люблю тебя, ты любишь меня, ведь это тоже правда!
— Но, Аб, я — то, что я есть, и другой быть не могу.
— Послушай. Ты согласилась на мое предложение. Согласилась тут же. Ты позволила мне стереть последние годы.
Затем я должен был разбудить тебя и жить с тобой так, как будто тех страданий не было вовсе. Неужели ты думаешь, что я принуждал тебя к этому решению?
Она не ответила. Вместо этого она спросила:
— Перед тем как я приняла сомек, мой мозг скопировали? Меня записали такой, какая я есть на самом деле?
— Да, — ответил он, уже догадываясь, что последует за этими словами.
— Тогда введи мне сомек еще раз, только, разбудив, заложи старые воспоминания. Отошли меня в колонию.
Глаза его расширились от изумления. Он встал с кровати, окинул ее недоверчивым взглядом и рассмеялся:
— Ты хоть понимаешь, о чем просишь? «Милостивый Боже, умоляю, изгони меня с небес и отправь в ад».
— Понимаю, — кивнула она. Ее начала бить мелкая Дрожь.
