Джиг моргнул. Сказать по правде, он с нетерпением ждал следующей строфы. Надо непременно попросить Дарнака допеть песню позже, когда людей не будет поблизости. Гоблинам такая песня понравится. При условии, если ему когда-нибудь представится возможность поделиться ею с сородичами.
— Позвольте мне, — произнес Бариус.
Голос его звучал чисто и безупречно — серебряный колокол по сравнению с охотничьим рогом Дарнака:
Столетья сражались высокие боги,
Сверкали зарницы, и небо чернело.
Мы были лишь прахом у них на дороге.
Война без конца песню ужаса пела.
Боги выбрали девять из миллионов
И их наделили могуществом гордым.
А девять из мрака призвали драконов,
И вдовы рыдали в их пламени черном.
Мир воцарился, закончилась бойня,
Боги и люди вздыхали устало.
Но магам уж мало летать на драконах,
И новые битвы их жадность питала.
Но старый и мудрый, словно оружье,
Поднял глаза к небесам обожженным
И грянул заклятье, повергшее в ужас
Извергов, гневом богов порожденных.
Драконы пропали, девятеро пали,
Из трупов их сила стекалась, как реки,
В посох, железною волею старца
В дальнем чертоге укрытый навеки.
Бариус позволил голосу постепенно замереть на последней ноте и прикрыл глаза, словно ошеломленный красотой собственного пения. Рислинд немедленно влез, разрушив все очарование.
— Прежде всего, как тебе скажет любая книга, богов-чародеев было двенадцать, а не девять. Ты путаешь Эллнорейна с совершенно другой историей. Кроме того, последняя строфа должна начинаться так: «Заклятье раздалось, их сила распалась, маги погибли в смрадном дыму».
— Чушь! — рявкнул Бариус. — «Заклятье раздалось»? Да какой бард посмеет вставить в песню такую неуклюжую рифму?
— Ну и ладно. Все же это не рвущий кишки стиль гномьей версии.
Джиг переводил взгляд с Бариуса на Дарнака, с Дарнака на Рислинда.
— То есть вы хотите сказать, что Эллнорейн был волшебником?
Все трое уставились на него.
— Ты что, не слышал мою песню? «Легенда об Эллнорейне» знаменита на весь мир. Наверняка даже вы в своем подземелье должны были слышать о великом маге, исцелявшем мир после войн богов.
Джиг не знал, какой ответ их устроит, и поэтому решил промолчать.
Бариус собирался продолжить, но Дарнак перебил:
— Суть в следующем. Эллнорейн был могущественным волшебником, но теперь он мертв. Перед уходом он заключил нехилый кусок могущества в свой посох.
— Жезл, — поправил Рислинд. — Барды говорят «посох», чтобы удобнее было рифмовать. Но это был жезл — около трех футов длиной, сделанный из простого дерева.
Дарнак закатил глаза.
— Стало быть, он заключил эту силу в Жезл. Жезл Творения. Сила в этой штуке представляла собой ту же магию, которой воспользовались боги, чтобы привести в мир драконов. Согласно легенде, Эллнорейн использовал ее для сотворения из ничего всей этой горы. Вытянул ее из земли за один день, вырезал в ней туннели. Он хотел защитить Жезл, когда его не станет. Боялся, что тот попадет в руки кому-нибудь другому, понимаешь? Один Землетворец знает, что и кто охраняет Жезл сегодня.
— Дракон, — сказал Джиг.
Пауза.
— Что... что ты сказал? — негромко переспросил Дарнак.
— Дракон, — подал голос Рислинд. — Какая ирония. Однако в выборе Эллнорейна присутствует определенная логика. Магия, использованная для сотворения драконьего племени, может также и уничтожить его. Кому, как ни дракону, важно уберечь Жезл?
Не все отреагировали на откровение Джига с холодной признательностью Рислинда. Риана недоверчиво уставилась на гоблина огромными глазами, а Дарнак негромко присвистнул.
— Мы знали, что столкнемся с довольно сильным противником, — заметил Бариус.
— Довольно сильным противником? — Гном возвел очи горе. — Парень, ты либо наделен величайшим даром недооценивать опасность, либо не имеешь ни малейшего представления о том, что говоришь. Тебе повезет, если твой драгоценный меч не сломается, словно прутик, о драконью чешую. Что до Рислинда, то он, может, и знает, как швыряться магией направо и налево, но дракон сам по себе магия. Метать в него заклинания — все равно что писать на лесной пожар. Без благословения Землетворца нам у подобной твари Жезл не спереть. Снова это имя.
— Землетворец тоже приключенец? — спросил Джиг.
Теперь настала очередь Дарнака вытаращиться на гоблина.
— Это шутка? Если да, то дурного вкуса.
— Силас Землетворец — его бог, — пояснила Риана.
— А он поможет тебе сразиться со Штраумом? — Поскольку ответа не прозвучало, Джиг счел нужным добавить: — Так зовут дракона.
Гном покачал головой.
— Землетворец ожидает, что каждый проявит себя сам. Он не станет вмешиваться в бой, даже когда шансы против нас.
— А-а. Ну, тогда, похоже, от него толку немного.
Джиг увидел, как Риана съежилась. Положив ладонь на рукоять дубины, Дарнак поинтересовался:
— Что ты знаешь о богах, гоблин?
Джиг уже собрался поделиться известными ему сведениями, но заметил, как эльфийка в ужасе затрясла головой, и смиренно произнес:
— Ничего.
Ответ, похоже, удовлетворил гнома. Дарнак повернулся к людям, оставив гоблина разглядывать Риану и снова гадать, что за роль отведена ей в отряде. Судя по тому, с каким пренебрежением относятся к ней остальные, она не друг приключенцев. Эльфийка не принимала участия в драке, и, следовательно, в качестве бойца ее рассматривать также не следует. На самом деле она лишь пряталась да старалась не путаться под ногами. Неплохой пример для самого Джига.
Придя к подобному выводу, он уселся, прислонившись спиной к стене, и попытался осмыслить, каким образом намерены действовать приключенцы. Украсть Жезл из собственной сокровищницы Штраума немыслимо. Как уже сказал Дарнак, самые отчаянные их усилия смогут разве что раздосадовать огромного зверя, и тогда уповать им останется, в лучшем случае, на быструю смерть от огня, зубов или когтей. А если дракон будет в плохом настроении, он изыщет новые способы избавиться от тех, кто его раздражает. Джиг слыхал истории, в которых Штраум похищал самые души своих врагов. Остальных он просто отправлял к Некроманту — чародею, хозяину мертвых. Некромант, как утверждали некоторые, обитал как раз под этими самыми туннелями.
Из всей затеи получится великолепная песня: «Разорители Штраумова логова и их долгая, мучительная смерть». Гоблины повсюду станут распевать ее за вечерней трапезой. Безумие. С первых слов, произнесенных Бариусом, состояние его рассудка вызывало у Джига большие сомнения. Что до волшебника — ну, все волшебники немного того... Эта парочка вполне способна не сомневаться в успешном исходе мероприятия, но гном-то выглядел довольно-таки вменяемым. По крайней мере для гнома. А вот что могло заставить эльфийку пожертвовать дарованным ее расе бессмертием ради столь бесплодной — или нет — столь глупой затеи?
