— Да. — Ларен Дор улыбнулся, но было что-то горькое и вымученное в его улыбке. В воздухе повисло молчание.
Шарри первая нарушила его.
— Мы, кажется, слишком далеко ушли от того, с чего начали. Ты так и не сказал, почему твои окна закрываются на ночь.
— Ты прошла много дорог, Шарри. Ты ходишь между мирами. Видела ли ты миры, в которых нет звезд?
— Очень часто, Ларен. Однажды я видела пустынный безлюдный мир, над которыми тлело остывшее солнце, а небо ночью казалось черной бездонной пропастью. Я видела землю хмурых уродливых шутов, где не было неба, и раскаленное солнце шипело и шкворчало в океане. Я бродила по торфянистой местности, поросшей вереском, и встретила там угрюмых волшебников, которые каждое утро зажигали радугу, чтобы осветить свою лишенную солнца землю.
— В этом мире тоже нет звезд, — сказал Ларен.
— И что… Именно это пугает тебя так сильно?
— Нет. Но существует нечто иное. — Он взглянул на нее. — Ты хочешь увидеть?
Она кивнула.
Столь же внезапно, как они и зажглись, все факелы в зале разом погасли. Комната утонула во мраке. Шарри взглянула через плечо Ларена. Каменная стена рассыпалась, высвобождая проем окна, в который с улицы проникал серый зыбкий свет.
Беззвездное небо было почти черным, но даже на этом темном фоне Шарри различила медленно движущуюся тень. Свет исходил от нее. Пыльный двор, зубчатая стена и серые знамена отчетливо вырисовывались под ее свечением. Девушка перевела взгляд наверх.
Нечто за стенами башни в упор смотрело на нее. Оно было величиной с гору и занимало половину неба. Оно имело грубые человеческие очертания, и хотя давало свет, рассеивающий темноту, Шарри вдруг поняла, что это была тьма по ту сторону тьмы. На тени было подобие капюшона и длинный плащ, а ниже нее расстилался мрак, более зловещий, чем мрак могилы. Единственными звуками были дыхание Ларена за ее спиной и биение ее собственного сердца. Но в своей голове Шарри слышала громкий дьявольский смех.
Эта тень на небе смотрела на нее и внутрь нее. Шарри почувствовала холодный мрак в своей душе. Ее тело словно оцепенело, и она не могла отвести взгляда, а тень все стояла и не уходила. Внезапно что-то внутри нее дрогнуло, и из чрева горы протянулась рука. На ладони стоял крошечный человечек, с огненными глазами, который корчился, кричал и взывал к ней.
Шарри вскрикнула и отвернулась. Когда она взглянула назад, окна уже не было. Все та же стена из серого камня, на ней по-прежнему горели факелы, а хозяин держал ее за плечи.
— Это не более, чем призрак, — мягко сказал он, нежно гладя ее волосы.
— Раньше я испытывал себя ночами, — добавил он больше для себя. — Но тщетно. Всякий раз они были там наверху, все Семеро и наблюдали за мной. Я видел их слишком часто, светящихся тусклым светом на фоне темного неба. Они всегда держали тех, кого я любил. Теперь я уже не смотрю. Я скрываюсь внутри и пою свои песни, а мои окна сделаны из ночного камня.
— Я чувствовала… отвращение, — она еще дрожала.
— Пойдем, — сказал он. — Наверху есть вода. Ты умоешься, и тебе станет легче. А потом я спою для тебя.
Он взял ее за руку и повел по узкой лестнице.
Пока Шарри принимала ванну, Ларен сходил за инструментом, и теперь тихонько наигрывал в спальне. Он ждал ее, когда она вернулась с головы до пят укутанная в мохнатое бежевое полотенце. Она села на кровать, расчесывала волосы и улыбалась.
И Ларен дал ей видения.
Теперь он пел о другом своем сне, в котором он был богом и заклятым врагом Семерых. Музыка билась диким и взбешенным существом, изрыгающим ужас и молнии. Перед нею расстилалась картина кровавого поля боя, на котором смертельно-бледный Ларен сражался с тенями и призраками. Кошмаров было семь. Они образовали кольцо вокруг Ларена Дорра и жалили его острыми черными пиками, а молодой бог отвечал им огнем и бурями. Но вот им удалось сокрушить его, тогда свет померк, песня стала тихой и печальной, а видения затуманились, перед глазами Шарри проходили полные сновидений века одиночества.
Едва финальные звуки растаяли в воздухе, и исчезло последнее видение, Ларен начал снова. Это была новая песня, певец знал ее не очень хорошо. Его пальцы, нервные и изящные, сбивались и возвращались к началу, его голос дрожал в некоторых местах, когда он сочинял особенно трудную фразу. И Шарри знала, почему. Эта песня была о ней, о ее поисках. О сжигающей любви и бесконечных странствиях: слово за словом, о темном обруче и бдительной страже, побеждающей когтями, подлостью и ложью. Он брал те слова, которые она говорила ему, изменял их и вплетал в песню. В комнате появились видения. В одном из них раскаленное белое солнце горело над вечным океаном и шипело в облаках пара. В другом ветхий старец, неподвластный времени, зажигал в небе радугу, чтобы прогнать тьму. Он пел о Кайдаре. И пел о нем правдиво. Он описал огонь, горевший в его глазах, и заставил Шарри поверить по-новому.
Но песня кончилась вопросом; куцый финал рассеялся в воздухе, эхо… эхо… они невольно выждали паузу, хотя оба знали, что больше ничего не будет. Пока не будет.
Шарри расплакалась.
— Мой путь, Ларен, — прошептала она. И вслед за этим: — Спасибо. Ты вернул мне Кайдара.
— Это только песня, — сказал он, пожимая плечами. — Но как давно я не пел новых песен.
Он вновь оставил ее. Она проводила его до двери, обернутая в пушистое полотенце и, прощаясь, он легко коснулся ее щеки. Шарри заперла дверь, мгновение постояла в задумчивости, а потом пошла от свечи к свече, возвращая их свет темноте своим дыханием. Она сбросила с себя полотенце и еще долго ворочалась под одеялами, томилась с открытыми глазами, пока к ней не пришел долгожданный сон.
Было еще темно, когда Шарри внезапно проснулась, сама не зная отчего. Она открыла глаза и, продолжала лежать, спокойно осматривая комнату. Вокруг ничего не изменилось, все было по-прежнему. Или изменилось?
Он сидел в кресле с деревянными ручками, с руками, сложенными на груди. Точно также он сидел тут в первый раз. Его глаза, широко открытые и неподвижные, темные и печальные, в комнате, скованной ночью. Он сидел молча.
— Ларен? — окликнула она чуть слышно, еще не вполне уверенная, что эти неясные очертания принадлежат именно ему.
— Да, — ответил он, не двигаясь. — Я уже вторую ночь смотрю на тебя, когда ты спишь. Я был здесь один так долго, что это трудно даже представить. И очень скоро я снова останусь один. Так что даже во сне твое присутствие для меня прекрасно.
— О, Ларен, — только и сказала она. Воцарилось молчание, долгая пауза, трудный молчаливый разговор. И тогда она отбросила одеяло, мужчина встал и медленно подошел к ней.
