Точнее, я позже узнала, что шарахались и шептались, и что репутация… а тогда не заметила, у него действительно оказались очень глубокие глаза. И уж не знаю, что он рассмотрел в моих белесых, но предложение сделал в первый же час знакомства, и я решительно согласилась. Все было невероятно, неправдоподобно хорошо. Даже слишком.
Потом я как-то враз отрезвела, поняла, что он вовсе не человек и, тем более, не мальчишка лет на пять-семь старше меня. Так сказка кончилась. Выходить за вечно юного я не хотела, а он наотрез отказывался легко соглашаться на меньшее. Мы дружно убедили себя, что это минутное увлечение, все само пройдет со временем, мы упрямые и если что решим… Десять лет без малого минутному увлечению, и плевать ему на наше упрямство. Ругаемся, миримся, бегаем друг от друга и друг за другом. Но женой? Это выходит, на всю жизнь — мне и один маленький отрезок вечности — ему? У моего декана впереди тысяча лет, наверняка не меньше.
— Ник, прекрати. Я ведь не виноват, что родился таким, — он резко отобрал стакан и брякнул донышком по столешнице. — И не смей сердиться, да, я опять отлично знаю, что ты думаешь, у тебя на лбу аршинными буквами подробненько изложено. Не вечный же я! Может, сильно повезет и скоро разобьюсь или утону…
— А говорят, айри умные, — на него нельзя сердиться.
— Не все, — утешил он и заговорил иным тоном, весьма деловым. — Раз тебе полегчало, будь серьезной и ответственной снавью и вспоминай. А то Совет Академии рвет и мечет, кто-то от особенно большого ума счел случившееся едва ли не нападением. В княжестве Карн, на территории которого мы, если помнишь, вообще-то находимся, третий день пытаются понять, есть ли у них еще гвардия, и если есть, что с ней теперь делать. Я более-менее в курсе… И даже немного занимался этим, но без твоего рассказа картина неполна. Ты так кричала — нечеловечески. Я почуял даже от Риана, а это, сама знаешь, далековато отсюда.
— Нечеловечески. Потому что тот, кто кричал, не вполне человек. Вполне не-человек, уж так будет поточнее. — Я поежилась и даже не стала спорить, когда он обнял, устроил мою голову на плече. — Слушай и пиши на кристалл для Совета. Я бы и сама назвала это явление «Крик», хотя по сути оно много сложнее, глубже и являет собой чуть не стоившее мне рассудка отчаяние чужой души. Прием детализированный и подробный, многослойный: события, ощущения, даже крупные фрагменты памяти, ассоциации. Перехватил Крик сам наш мир, Релат, и я оказалась своеобразным приемником-громоотводом. Даже не обуглилась, не надо так переживать. Лучше уж ты мной гордись: самая одаренная ясная снавь в подходящем для сброса сигнала районе…
Лимма ведь была в отъезде?
— Гостила у императора Анкчин, на открытии филиала Акада лекарей. Вернулась утром, как раз к переполоху.
— Так я и думала. Поэтому именно мне и спустили его, а в Крике я разобрала недоступное мне, снави, и вам, айри. Не только картины и образы, но и полноценные мысли, оформленные в слова — на вашем древнем языке. Кстати, произношение малознакомое, очень старое и без принятых теперь сокращений. Итак…
Там была ночь, в небе ненадолго парадом построились четыре цветные луны. Мелкая багровая впереди, следом зеленовато-лимонная, вполовину нашей по ощущениям, затем блеклая с синевой, процентов на двадцать крупнее нашей, и замыкала процессию совсем темная. Я не возьмусь описать ее цвет, он за пределами моего нормального восприятия — нечто за-фиолетовое, хоть тогда, чужим взглядом, отчетливо видела. Он был волк, но сознавала я его как одаренного человека…
Говорить пришлось долго. Эл, видимо, не только писал, но и транслировал. К концу рассказа в палату набежали наши замечательно молодые на вид академики-айри и солидно седобородые академики-люди. Не знаю, что они услышат на записи потом, кроме себя самих, сопящих, топающих и бубнящих скороспелые комментарии в спину уже определившихся оппонентов.
Боги Релата добры: очень давно академики не носят посохов. В начале нашей истории науки посохи были, они теперь выставлены в музее. Дубовые, резные, украшенные камнями, золотом и еще невесть чем. С родовыми гербами у знатных людей и точеными скульптурами драконов в прозрачных шарах раннего примитивного слоистого пластика у айри: вся красота, кстати, ловко стилизована для удобного удара. Таким шаром по голове огребешь — и сразу изменишь точку зрения. На горизонтальную от пола, ага.
Прежде, по слухам, на особо глубоких закрытых диспутах и старцы, и юноши азартно дрались, а потом неделями «отдыхали на море» до полного осветления синяков…
Массовое побоище зафиксировано в архивах — это легенда Академии, одна из старых и памятных, ей уже 130 лет, и до сих пор передается в деталях изустно, поскольку айри тогда проиграли, а они, долгожители наши, все по-прежнему живы и преподают, так что распространять и собирать слухи — дело опасное.
Кстати, мой декан посох не сдал. Хранит как реликвию. У него «укороченная модель повышенной убойной силы убеждения», по словам вреднющего Риана. И правда, скорее жезл. Увесистый, с металлическим оголовьем красивой чеканки. С секретом: поворот шероховатой рукояти — и у нашего боевого декана уже обе руки вооружены.
Сердечник жезла выходит из трубки, получается трехгранная и чуть заостренная снизу палка с удобной рукоятью. Я рассмотрела оружие с опаской и как-то сразу решила: декан был в диспутах силен.
В общем, вернусь к теме: состоялось памятное «бурное обсуждение» при обсуждении унификации систем счета и мер. Айри пытались отстоять свое и ратовали за восьмеричный счет, куда более для них привычный. Айри было мало, людей много, при том некоторые предлагали свои локальные системы мер и весов, прижившиеся издревле в их местности. Итоги побоища куда более значительны и серьезны, чем перечень травм и синяков. Айри, по слухам, затаили злобу на Ялитэ, довольно быстро принявшего сторону людей из вполне объективных соображений и ставшего в итоге не временным, а бессменным директором Академии. Еще сильнее они были в обиде на Эллара, недоросля едва за 120 лет в тот момент, получившего окончательно звание декана из рук тех же людей и слишком уж успешно оборонявшего их предложение. Ходят слухи, он кому-то там из своих что-то крепко сломал или проткнул. А может, и то, другое. В результате потом долго сидел в Академии безвылазно, пока Риан все не утряс. Вот уж точно: этот и без посоха опаснее огнедышащего монстра из сказок!
Люди и айри тогда едва не рассорились всерьез. Но по счастью еще жив был Най, вполне непререкаемый для людей, ведь его роль в окончании последней войны зрима и велика. И жила в мире его жена, моя трижды-прабабка, Ника-Тиннара, безусловный авторитет для айри, поскольку четыре с лишним года жила драконом, и — страшно сказать, — видела нашего Великого лично. Именно она, кряхтя и задыхаясь, воспитала всех без разбора, помирила и потребовала изъять у дурней посохи.
