Это было похоже на фокус. Секунду назад он шел по оживленной улице, где шумно играли дети, трудолюбивые ремесленники спешили в свои мастерские, а добропорядочные хозяйки либо высовывались из окон, обмениваясь новейшими сплетнями, либо сидели в дверях своих хижин и лущили горох. И вот весь мир погрузился в темноту, и четверо крепких парней куда-то его торопливо тащат.
Он отчаянно сопротивлялся, однако вырваться не сумел. На его полузадушенные крики парни не обращали никакого внимания. Даже если кто-нибудь их и слышал — ведь на улице было много народу, — желающих помогать ему не находилось.
По прошествии бесконечно долгого, как показалось Виллу, времени его бесцеремонно, словно какой-нибудь тюк уронили на землю. Он тут же сорвал с головы ненавистный мешок и обнаружил себя на влажном, сплошь усыпанном камнями дне заброшенного щебеночного карьера, находившегося к югу от деревни. Склоны карьера заросли плющом и диким виноградом. Где-то неподалеку пели птицы. Поднявшись с земли, он с ненавистью отшвырнул мешок и взглянул на своих похитителей.
Их было двенадцать, все в зеленом[7].
Вилл их, конечно же, знал, как знал он и всех жителей деревни. Более того, все они в то или иное время были его друзьями. Если бы не служба дракону, он бы тоже, без всяких сомнений, был бы одним из них. Но сейчас он не испытывал к этим ребятам ничего, кроме презрения, потому что прекрасно знал, как поступит с ними дракон, осмелься они причинить хоть какой-либо вред его главному и единственному помощнику. Одного за другим он будет принимать их в свое тело, лишая их разума и покрывая их тела мучительными язвами. Первому из них он заранее опишет во всех кошмарных подробностях все этапы предстоящей ему смерти, а затем на глазах одиннадцати остальных исполнит свое обещание. Смерть за смертью, а те, кто еще жив, будут смотреть и дрожать от ужаса, предвкушая свою собственную участь. А последним будет их вожак, Без-имени. Вилл понимал ход мыслей дракона.
— Отпустите меня, — высокомерно сказал он. — Так будет лучше для вашего дела.
Двое зеленорубашечников схватили его за локти и поставили перед Без-имени. Тот, кто был в прошлом Паком Ягодником, стоял, опираясь на ясеневый костыль. Его лицо исказилось от ненависти, глаза лихорадочно блестели.
— Очень, конечно, любезно, что ты так беспокоишься о нашем деле. Только ты же не совсем понимаешь, в чем оно, это дело, состоит, согласен? А состоит наше дело вот в чем. — Без-имени полоснул Вилла чем-то твердым и острым, сверху вниз по лбу и левой щеке. — Ландрисос, — крикнул он, — я велю тебе: умри!
Зеленорубашечники отпустили локти Вилла. Он чуть пошатнулся и отступил на шаг. По его лицу стекало что-то теплое. Он потрогал свою щеку и взглянул на палец. Кровь. Без-имени смотрел и словно чего-то ждал. Его пальцы сжимали чертов ножик — плоский, в форме наконечника стрелы камень, какие во множестве вымывает из земли едва ли не каждый дождь. Вилл толком и не знал, рукотворные это предметы, оставшиеся от какой-нибудь древней цивилизации, или так, случайный каприз природы. Не знал он прежде и того, что, если оцарапать кого-нибудь одним из этих камешков, обратиться к нему по тайному имени с приказом умереть, этот кто-нибудь умрет. Но в воздухе появился резкий запах озона, непременно сопровождающий любую смертоносную магию. Мелкие волоски, росшие на затылке, зашевелились, а в носу невыносимо защекотало, все это было точным подтверждением, что секунду назад едва не случилось непоправимое.
После недолгого недоумения Без-имени буквально взорвался.
— Ты и не был мне другом, никогда не был! — крикнул он, яростно швырнув чертов ножик на землю. — В ту ночь, когда мы обменялись своими тайными именами и смешали нашу кровь, ты и тогда, с самого начала врал! Ты все, все врал! Какой ты был тогда, такой и сейчас!
В общем-то, все так и было. Вилл помнил тот день, когда они с Паком доплыли на своих челноках аж до дальнего острова, наловили там рыбы, которую поджарили потом на углях, и поймали большую черепаху, из которой в ее же собственном панцире сварили прекрасный суп. И вот тогда-то Паку вдруг захотелось обменяться с ним тайными именами и поклясться в вечной дружбе, а Вилл и сам давно уже хотел иметь настоящего друга, но заранее знал, что Пак ни за что не поверит, что нет у него тайного имени, нет, и все тут, а потому взял да выдумал для себя вот это самое имя, Ландрисос. Он предусмотрительно позволил другу открыть свое тайное имя первым, а потому, произнося позднее свое «имя», вовремя задрожал как припадочный и вовремя закатил глаза. Но при каждом воспоминании об этом вынужденном спектакле его охватывал мучительный стыд.
Даже вот и сейчас.
Стоя на своей единственной ноге, Без-имени подбросил костыль, перехватил его за нижний конец, а затем широко размахнулся и ударил Вилла тяжелой рукоятью по лицу.
Вилл упал.
И тут же остальные зеленорубашечники принялись избивать его руками и ногами.
На какую-то секунду Виллу пришла в голову странная мысль, что, если бы в свое время и он стал одним из них, сейчас их была бы ровно чертова дюжина, чертова дюжина и общее темное дело. Тринадцать, как колдунов или ведьм, собравшихся на малый шабаш. Вот шабаш тут и есть, а он — случайный прохожий, которого приносят в жертву дьяволу, приносят посредством пинков и ударов. А потом не осталось ничего, кроме боли и ярости, вскипевшей в нем настолько бурно, что она хоть и не могла приглушить боль, но зато полностью подавила страх, который он должен был бы чувствовать, понимая, что непременно умрет. Он ощущал только боль и изумление — огромное, словно мир, изумление, что такая серьезная, непостижимая вещь, как смерть, может случиться с ним, и где-то рядом удивление поменьше, что Паку и его славным громилам достало духу довести задуманную ими кару до порога смерти и они даже готовы решиться на последний решающий шаг. А ведь кто они такие? Просто мальчишки. Где же они успели этому научиться?
— Помер вроде бы, — сказал чей-то голос.
Может быть, Пака. А может, и нет. Голос донесся словно очень, очень издалека.
— А вот мы сейчас проверим.
Еще один удар сапога по уже переломанным ребрам. Вилл судорожно, всем телом передернулся и с хрипом и свистом хватил глоток воздуха. Кто-то глумливо хохотнул.
— Это наше послание твоему хозяину, — сказал вроде бы проверяльщик. — Передай ему, если вдруг выживешь.
И тишина. Через какое-то время Вилл заставил себя открыть левый глаз — правый заплыл до такой степени, что не открывался, — и увидел, что остался в карьере рдин. День был просто роскошный: солнечный, но совсем не жаркий. Щебетали птицы. Теплый, еле заметный ветер шевелил его волосы.
