Кельд устало сел прямо на землю. Он чувствовал себя выжатым до дна. Сил не осталось даже на то, чтобы пригубить вина из чашки. Так, наверное, чувствует себя кокон, когда бабочка взлетает к небу. Скорлупа яйца, из которого вылупился цыпленок.
Он умирал. А Песня жила. Жила в воздухе и в земле, в огне и в воде, в трели жаворонка и вое собаки. В душах людей, что молча покидали площадь.
И он не ошибся, назвав ее именно так.
«Все перемены — к лучшему».
Кельд так и просидел на площади до самой ночи. Положив голову на гриф гитары, он смотрел в темное осеннее небо. Луна, абсолютно круглая, живая, выглянула из-за облака. Кельд усмехнулся. Попрощаться вышла, подумал он.
Сейчас он не знал, что ему делать. Песня была дописана, жизнь — фактически прожита. Осталось только лечь и умереть, но смерть не торопилась забрать то, что принадлежало ей по праву. Он не торопил ее. Каждая секунда казалась ему чудом, невероятным подарком судьбы. И луна, и звезды, и холодный ночной ветерок…
Последняя ночь. Если очень повезет, он успеет увидеть рассвет. Последний рассвет в его жизни.
Ночь была прекрасна. Прекрасна и нежна. Лучшее творение создателя, которое, как не старайся, не улучшить. Разве что негромкой, без всяких слов, мелодией. Легкой и ненавязчивой, что только подчеркнет совершенство ночи.
Он принялся наигрывать на гитаре, и сам не заметил, как из-под его пальцев потекла новая песня. Песня Ночи.
Аскарон вышел на улицу, чуть пошатываясь. Вчерашний поединок отнял много энергии, и ему срочно надо было подзарядиться. Впрочем, проблемы вряд ли возникнут, после Турнира на улицах будет достаточно народу, праздник еще не скоро покинет город.
К его удивлению, людей было совсем немного. Компания молодежи с гитарами, да двое вооруженных мечами дворян — вот и все. Интересно, что же такое случилось на Турнире?
Ни те, ни другие в качестве жертвы не подходили. Без шума не обойдешься, что для вампира равносильно смертному приговору. Правда, с отсрочкой.
Неслышной тенью он скользил по улицам. Да, что-то и впрямь случилось. Надо будет зайти в трактир и выяснить подробности турнира. Но сначала — кровь. Она ему просто необходима…
Одинокий юноша в синем камзоле и плаще подходил для его целей как нельзя лучше. Аскарон облизнул губы и запел Песнь Предвкушения. Песнь, неслышимую никем, кроме жертвы и охотника.
Против ожидания, юноша не отреагировал на Песню. Не двинулся навстречу вампиру с остекленевшим взглядом, подставляя для укуса шею. Он продолжал сидеть, как и прежде, словно прислушиваясь к чему-то. К чему-то но не к Песне Предвкушения!
Этого Аскарон понять не мог. Неужели еще один Охотник? Быть не может, не похож он на Охотника. Святой? Тем более невероятно! Тогда почему он ведет себя столь странно?
А секундой позже он понял. Мелодия, доносившаяся из-за забора, негромкая, печальная… Его Песня Предвкушения не могла соперничать с ней! Потому что его Песня была лишь отражением Ночи… а вот песня неведомого менестреля была самой Ночью. Истинной, первозданной, совершенной Ночью
Аскарон словно задохнулся от восторга. Странное ощущение, словно он снова стал человеком. Словно заново родился! Этот менестрель — он просто чудо. И вполне достоин стать его, Аскарона, птенцом. Более, чем достоин!
Одним прыжком он перемахнул через забор. Увлеченный песней юноша так ничего и не заметил. Песня вела его сквозь Ночь, ласкала голосом звезд и Луны.
Певец сидел, сгорбившись, в полном одиночестве. Потертая куртка, старенькая, видавшие виды гитара. И — золотой Знак Победителя Турнира. Что Аскарона нисколько не удивило — менестрель был достоин его. Достоин, как никто другой. Потому что так чувствовать Ночь не способен никто более из смертных.
Ему было жаль, безумно жаль прерывать его песню, но сделать это было необходимо. Потому что его Песнь Крови не могла соперничать с завораживающей мелодией певца. Ибо тот вкладывал в песню всю душу… а у вампира души нет.
— Эй, приятель, — негромко окликнул Аскарон. Певец вздрогнул и оглянулся. Песня оборвалась, и вампир ощутил боль от ее отсутствия.
Их глаза встретились, и Аскарон начал Песнь Крови. Несколько минут — и сидящий на земле человек станет его птенцом. Изменится навсегда, открыв для себя мир ночи.
Что ж, все перемены — к лучшему…
Кельд обернулся на голос, и сразу же попал под чары песни. Чарующей, таящей в себе самую Ночь, песни. Он не мог шевельнуться, не мог даже вскрикнуть. Только сидеть и слушать звучащий в ней призыв. И тоску, неизбывную, непередаваемую тоску…
Что незнакомец в плаще был вампиром, он понял сразу же, хотя до того в вампиров не верил. Никем другим он просто не мог быть. Но Кельда это не пугало. Он был уже мертв — чего ему бояться? Стать вампиром, потеряв все, что делало его человеком?
Но ведь все перемены — к лучшему…
Аскарон пел Песнь Крови, и сама Ночь вторила ему. Медленно, шаг за шагом, он приближался к певцу. От нетерпения сводило скулы, на клыках выступили капли аридо. Он испугался даже, что не сможет закончить Песнь, сорвет обряд инициации, но тут же взял себя в руки. Тот, кто познал бессмертие, может подождать еще минуту-другую.
Песнь Крови обжигала, сводила с ума. Птенец! Первый птенец! Его птенец!
Последний звук растворился в ночной тьме.
— Иди ко мне, — нежно пропел Аскарон.
Менестрель поднялся с земли. Неловко и безвольно, как кукла на веревочке. Почему-то это задело вампира. Может, он втайне надеялся, что тот добровольно примет инициацию?
Аскарон сделал шаг, и человек сделал шаг ему навстречу. Теперь их разделяло не более двух ярдов. Глаза менестреля были пусты и безжизненны.
Еще один шаг, последний. Шаг со стороны человека…
— Прими то, что я дарю тебе. Прими Ночь, стань ее пасынком…
Слова звучали грубо и неуклюже, но певец покорно подставил горло. Зашипели на клыках капли аридо. Сладкий миг предвкушения — и Аскарон коснулся горла менестреля.
— Как зовут тебя, птенец? — прошептал он.
— Кельд, — покорно отозвался тот.
Клыки вонзились в шею, впрыскивая в вену аридо. Менестрель вскрикнул от боли и наслаждения, кровь потекла по тонкой, беззащитной шее. Аскарон сделал первый глоток…
Ослепительная, невероятная боль пронзила все его тело. Давно забытая вампиром, она раздирала его не части. Серебро! Как, откуда? Аскарон был уверен, что Кельд и сейчас находится в его власти. Полуослепший, он бросил взгляд на шею певца и ужаснулся. Кровь, сама кровь менестреля блестела серебром! Этого не могло быть — и все же было.
