— Я хотела бы, чтобы ты покинул наш дом, — неожиданно объявила Джиран, обращаясь к нему, словно он был разбойником, как предположил ее дед, и желая подтвердить это. Его бледное со щетиной лицо не выказало никаких признаков обиды. Он взглянул на нее с такой усталостью в глазах, что, казалось, едва мог держать их открытыми, и чашка стала выскальзывать из его руки. Он поймал ее и сел прямо.
— Мир, — пробормотал он, — мир всем вам.
Затем прислонил голову к камню и несколько раз моргнул.
— Женщина, — сказал он. — Женщина на серой лошади. Вы видели ее?
— Нет, — сказал строго дедушка. — Ничего подобного. Нет.
Глаза чужака уставились на сорванную дверь с таким неистовством, что Джиран проследила за его взглядом, словно ожидая увидеть эту женщину прямо здесь. Но был только дождь, и холодный ветер дул из открытого проема. Он обратил внимание на ту дверь, которая была на западной стене.
— Куда она ведет?
— В стойло, — сказал дед. И осторожно добавил: — Я думаю, что лошади будет лучше там.
Но чужак ничего не ответил. Его веки отяжелели. Он опустил голову на камни камина и кивнул с грустью, которая давила на него. А дед спокойно подобрал вожжи черной лошади, и гость не протестовал. Он повел ее через дверь, которую тетушка Джинал поспешила открыть. Животное поколебалось, поскольку встревоженные козы заблеяли внутри. Но теплое стойло пахло соломой, и конь прошел в темноту, а дед толкнул дверь и закрыл ее. Джинал опустилась на скамью в своем потревоженном доме и, сложив руки, сидела спокойно-напряженная. Чужак смотрел на нее встревоженным взглядом, и Джиран почувствовала вдруг жалость к своей тетке, которая обычно была смелее, чем сейчас. Прошло некоторое время. Голова чужака свесилась на грудь, его глаза закрылись. Джиран села рядом с ним, боясь пошевельнуться. Она поставила свою чашку в сторону, отметив, что Джинал поднялась и спокойно пересекла комнату. Дедушка, который был рядом с Джинал, прошел на середину комнаты и взглянул на чужака, и тут послышался скрип на лестнице. Джинал подошла к лестнице, взяла огромный нож, который они использовали для разделки туш, и спрятала его в складках своих юбок. Она вернулась к дедушке.
Опять что-то заскрипело. На ступеньках стояла Сил. Джиран не хотелось видеть ее здесь. Ее сердце заныло. Ужин камнем лежал в желудке. Они не были ровней королю-воину и не могли быть. И ее добрая сестра Сил, отяжеленная ребенком, — ей не следовало спускаться по лестнице. Джиран внезапно встала на колени и дотронулась до гостя. Его глаза в панике открылись, он схватил топор, который лежал поперек его колен. Она чувствовала, что в комнате все затихли, словно замороженные.
— Я извиняюсь, — сказала Джиран, удерживая его взгляд своим. — Раны… не хочешь ли ты, чтобы я полечила их?
Он на минуту смешался, его глаза заглянули ей за спину. Может быть, подумала она в ужасе, он увидел, что здесь происходит. Затем он в знак согласия кивнул головой и выпрямил раненую ногу, высвобождая ее из-под одеяла, так, что она могла видеть порез на коже штанов и глубоко разрезанную плоть. Он отстегнул от пояса кинжал с костяной рукояткой и разрезал кожу штанов еще больше, чтобы она могла добраться до раны. Джиран почувствовала приступ тошноты. Она взяла себя в руки, пересекла комнату и стала рыться на полках в поисках чистой ткани. Джинал подошла к ней и попыталась вырвать тряпку из ее рук.
— Позволь мне, — сказала Джиран.
— Замолчи, — ответила Джинал, впиваясь ногтями в запястье.
Джиран вывернулась и освободилась, окунула тряпку в чистую воду и подошла к чужаку. Ее руки дрожали, а глаза слезились, когда она начала работу. Но вскоре она пришла в себя. Она промыла рану, затем оторвала большой кусок материи и крепко перевязала ее, но так, чтобы не причинить ему боль. Она очень волновалась за своего деда, за Сил и за Джинал, которые смотрели, как она прикасалась к чужому мужчине. Когда она закончила, он положил свои руки на ее. У него были очень изящные длинные пальцы. Она и представить себе не могла таких рук у мужчины. На них были шрамы и множество всяких линий. Она подумала о мече, который выглядел так, будто им никогда не пользовались. Эти руки, может быть, убивали, но при этом имели прикосновение, похожее на руки ребенка. И глаза незнакомца были добрыми.
— Спасибо, — сказал он и не сделал никакого движения, чтобы отпустить ее. Его голова опять прислонилась к стене, а глаза начали закрываться. Затем они открылись. Он поборол приступ усталости. — Как твое имя? — спросил он.
Никому нельзя называть свое имя, потому что оно обладает магической силой. Но она побоялась не ответить.
— Майжа Джиран, дочь Эла, — сказала она и дерзнула спросить: — А как твое?
Он не ответил, и тревога закралась в ее сердце.
— Куда ты ехал? — спросила она. — Ты преследовал меня? Зачем?
— Чтобы выжить, — ответил он с таким простым отчаянием, что ее сердце замерло.
Затем он замер в изнеможении. Все ждали, когда он заснет, целый дом замер в ожидании: около пятидесяти женщин и один старик. Она подсела ближе к нему, прислонилась плечом, и положила его голову себе на плечо.
— Женщина, — слышала она его бормотание. — Меня преследует женщина.
У него была лихорадка. Она чувствовала, что лоб у него горячий, и слушала бормотание, которое было следствием той же безумной напряженности. Его голова соскользнула и прижалась к ее груди, а глаза закрылись. Она посмотрела поверх него, встретив только встревоженный взгляд Сил и больше ничей. Небольшая передышка — удобное время, чтобы с ним разделаться. Но он не сделал им ничего плохого. И такой бесславный конец — в доме, переполненном одними женщинами и детьми, от кухонного ножа. Она не хотела такого кошмара в крепости Бэрроу. Она не сможет продолжать жить, — сидеть у костра и шить, работать на кухне, выпекая хлеб, видеть своих детей, играющих около очага. Она всегда будет видеть кровь на этих камнях. Его горячее тело обжигало ее, его тяжесть придавила ей плечо. Все чувства в ней притупились, а безумные мечты на время испарились. Она видела, что и остальные потеряли интерес ко всему этому, просто сидели и ждали. Джиран помнила корону Анла и то, что преступила тот предел, у которого все человеческие существа должны останавливаться, нарушила все древние заклятья, и поэтому чужак так легко прошел мимо перьев над дверью, совершенно не ведая страха. Надо бы спросить об этом своего деда, но он был беспомощным. Вся его власть и магические чары разрушены. В первый раз она засомневалась в силе не только своего деда как священника, но и вообще всех священников. Ей удалось увидеть такую вещь, какую ее дед никогда вообще не видел. Она была там, где со времен королей не ступала нога человека. Неожиданно крепость показалась ей маленьким и незащищенным местом посреди окружающей дикости пустыни Хиюдж, местом, где над всем упорно властвовала иллюзия закона. Однако реальность была куда страшней — она тяжело давила и дышала у ее плеча. Они не должны уничтожить его в своем безумном стремлении к мнимой справедливости, веря в свою непогрешимость. Она начала волноваться, задавались ли они вопросом, кто он такой на самом деле, увидев перед собой уставшего и раненого беглеца. Они были слепы. Они не могли видеть его манеры, его древнее оружие, его высокую черную лошадь, которую не встретишь нигде в Хиюдже. Возможно, они просто не хотели ничего этого видеть, иначе должны были бы признать, насколько уязвимой была их безопасность. А может быть, он пришел, чтобы разрушить их мир, превратить укрепления Бэрроу в такие же руины, как и Чадрих, проехаться в последний раз по затопленному миру и еще раз подтвердить славу королей Хию, которые пытались властвовать надо всеми и потерпели поражение, так же, как до них полукровки из Шию. Она не отважилась будить его. Она сидела, онемевшая, пока гроза не затихла вдалеке и не потух в очаге огонь, и никто так и не отважился потревожить незваного гостя.
