Эйнор посмотрел мутновато от заботы. Гараву было всё равно. Жгучая боль, упрямство и какое–то дикое ликование его переполняли с головой.
— Не вздумай её украсть, — предупредил Эйнор севшим голосом. Такая мысль и правда мелькнула у Гарава… но он помотал головой:
— Нет. Этого я не сделаю. Не хочу, чтобы она прожила жизнь… мою жизнь в бегах от эльфов и людей. Я бы и ни на что вообще не претендовал, но она так захотела. И я благодарен ей…
— Ты хоть понимаешь, что у неё будет ребёнок? — спросил Эйнор. — Раз она тебе отдалась, то у неё будет ребёнок. У эльфов не бывает иначе!
Гарав посмотрел на Эйнора изумлённо, даже забыв про боль (а он стала жгучей — Фередир усадил Гарава на ложе и смазывал ему спину, обтирая кровь). Эта мысль не приходила ему в голову. Но Гарав был не тот, что два месяца назад. Не тот, что даже месяц назад.
— Я знаю, что от этого бывают дети, — сказал он. Теперь воззрился на оруженосца уже Эйнор. А тот продолжал: — И что с того? Когда сыну исполнится семь лет, я заберу его — к тому времени я уже буду рыцарем — и сделаю пажом, потом оруженосцем.
— А… — Эйнор открыл рот. — Ты… Ну… Да кто тебе его отдаст?!
— Да я и спрашивать не буду! — огрызнулся Гарав. — Больно, Федька!
Эйнор вскочил. Эйнор пробежался по по беседке. Эйнор пнул скамью.
— Ублюдок! — заорал он.
— Не спорю, — процедил Гарав, выгибаясь от боли. — А когда Фередир закончит, я пойду к Глорфиндэйлу и расскажу ему о случившемся между мною и его дочерью.
Эйнор побелел:
— Ну нет, — сказал он. — Ты у меня на службе, и рассказывать придётся мне.
— Не расскажет никто и никому, — послышался повелительный девичий голос.
Мэлет стояла на пороге. Фередир поднялся; они с Эйнором склонились. Гарав остался сидеть. Эльфийка подошла к нему, посмотрела на спину, забрала у Фередира льняной лоскут и сильно провела по спине мальчишки. Гарав, онемев от боли, запрокинулся… и обмяк. По спине разлилась мягкая прохлада и растворила эту пронзительную боль, проникшую было до самого позвоночника. Эльфийка, продолжая водить лоскутом по иссеченной спине мальчика, гневно посмотрела на Эйнора — ноздри тонкого носа раздулись и отвердели.
— Я иногда сомневаюсь, что люди — это люди, а не просто умные звери, — сказала она. —
Почему ты решил, рыцарь Эйнор, что можешь платить за мой дом? И с чего взял, что ему нанесена обида?
Она говорила жёстко и твёрдо. Но голос Эйнора был не менее жёсток:
— Позволь мне решать, дочь Глорфиндэйла, об обидах дома твоего отца и паскудстве моего оруженосца. Это не женское дело. А вам не быть вместе, как не быть вместе воде ручья и дубу, что растёт на берегу. Мы уедем через час. А перед этим…
— Ты скажешь мастеру Элронду, что вы торопитесь в Зимру, тем более — что это правда, — отрезала Мэлет. Гарав поймал её руку обеими своими и прижался к ней щекой. С Эйнора он не сводил глаз.
— Вы хотите меня же заставить чувствовать себя виноватым? — спросил Эйнор зло. Фередир, окаменевший у стены, издал невнятный звук — на его лице мешались любовь к рыцарю и жалость к Гараву.
— Вот уж нет, — искренне сказал Гарав. — Какая вина? Это жизнь.
— Объяснил, — вздохнул Эйнор. — Как всё просто и легко объяснил. Право слово, я бы хотел побывать в твоей земле! Страна мудрецов!
— Тебе бы там не понравилось, — сказал Гарав неожиданно угрюмо.
* * *
Если эльфы и были удивлены желанием людей покинуть Имладрис и ехать к бродам, за которыми ждёт неподалёку армия Ангмара — они никак этого не показали. Продукты в дорогу, корм для коней и даже золотые монеты, переданные Эйнору — всё было как обычные сборы в дорогу друзей и союзников.
Спина у Гарава не то чтобы зажила, но не беспокоила. Он делал какие–то дела, седлал Фиона, потом — Хсана… и сам себе удивлялся — неужели он вот сейчас уедет? Неужели это возможно — сейчас уехать? Это не сон, не глупая сказка, не бред? Сейчас кончатся эти два дня счастья? Ему вдруг захотелось закричать и вцепиться в колонну, в коновязь, в косяк конюшни… На пришедших провожать эльфов смотреть не хотелось — Гарав немного оттаял когда увидел среди них мальчишек, которые прыгали с тарзанки. Они дружно помахали Гараву, а потом один из них подошёл к оруженосцу и — Гарав узнал одного из строителей песчаного замка — подал ему свёрнутый в трубку лист плотной бумаги. Гарав развернул — и улыбнулся: как живой, он сидел на дереве и налаживал тарзанку, а снизу глазели эльфийские пацаны. Поразительно живой рисунок окружала выписанная золотом и чернью виньетка орнамента.
— Это тебе, — сказал эльфёнок. — Мы сделали ещё две… тарзанки, — он старательно выговорил слово, — одну для девочек на другом пляже. Приезжай в Имладрис, человек — мы будем рады тебе, даже когда ты повзрослеешь.
— Спасибо, — кивнул Гарав.
Элронд пришёл провожать тоже — один, пеший и уже к самым воротам. Видимо, он говорил с Эйнором до этого, потому что сказал — будто в продолжение разговора:
— Так ты уверен, что не стоит посылать с тобой конных? Вам ехать по землям Рудаура, пусть и недолго.
— Нет, мастер Элронд, — покачал головой Эйнор, перехватывая конский повод. — Нет особой опасности, а тебе скоро может понадобиться каждое копьё. Благодарим тебя за гостеприимство.
— Вы принесли недобрые вести — но эти вести, может быть, спасли Имладрис, — сказал Элронд. — Пусть будет прямой и быстрой ваша дорога.
Оба оруженосца промолчали. Фередир — потому что явно горел нетерпением ехать. А Гарав… что ж Гарав…
* * *
Они проехали около двух лиг. В полнейшем молчании. Ни разу не оглянулся Гарав. Не позволил себе. Ехал и почему–то представлял, как вернётся через тридцать лет — уже немолодым… а Мэлет… что ж Мэлет? Она не изменится…
Потом он стал думать про своего сына… или дочь? Мысль была чудной. Странной. Это со смехом сопротивлялся удивлённый Пашка. А Гарав просто принял эту мысль. Нет, он приедет в Имладрис раньше. Не через тридцать лет. Через восемь. Обязательно. Проверить, кто родился и вырос… и сказать Глорфиндэйлу: «Я забираю его!» — если это будет сын. И пусть попробует не отдать.
А восемь лет — не видеть Мэлет?
Предстоящие годы превратились в чёрный холодный колодец. Интересно, подумал Гарав, не так ли смотрит в своё будущее Король–Чародей? От этой мысли стало жутковато. Но развернуть её в полномасштабное самоистязание Гарав не успел.
Ехавший первым Эйнор остановил коня.
Гэндальф сидел на плоском камне и читал растрёпанный свиток. Его конь — большущий, серый, как балахон хозяина — перегородил дорогу и смотрел на кардоланцев с возмущением старожила, которого попросили подвинуться какие–то мигранты. Из–под плаща Серого Странника торчал длинный меч. Рядом стоял всё тот же посох с надетой шляпой.
