Ознакомительная версия.
Ах, Фенолио! Он снова стал прежним. Великан возродил его уверенность в себе, хотя сам давно ушел обратно в свои горы.
Перепел не приехал с ними в Омбру. Мо остался с Резой на одиноком хуторе, где они жили прежде.
— Перепел возвращается туда, откуда пришел, — сказал он Принцу, — в песни комедиантов.
Их теперь распевали повсюду — про то, как Перепел и Огненный Танцор вдвоем победили Змееглава и Свистуна со всем их войском…
— Баптиста, пожалуйста, — сказал Мо, — сочини хоть ты песню про то, как все было на самом деле. Песню про всех, кто помогал Перепелу и Огненному Танцору. Про ласточку и про юношу.
Баптиста пообещал сочинить такую песню, но Фенолио покачал головой:
— Нет, Мегги такого никто петь не будет. Людям не по душе, когда их герои нуждаются в помощи, тем более от женщин и детей.
Вероятно, он прав. Возможно, и Виоланте поэтому нелегко придется на троне Омбры, хотя сегодня горожане приветствуют ее радостными криками. Якопо стоял рядом с матерью. Сходство мальчика с покойным отцом стало разительным, но Мегги он больше напоминал своего мрачного деда. Сердце у нее содрогалось при мысли, с какой легкостью он обрек его на смерть, хотя это было спасением для Мо.
По другую сторону Непроходимой Чащи теперь тоже царствовала вдова, оберегающая престол для сына. Мегги знала, что Виоланта ожидает войны, но сегодня никому не хотелось думать о подобных вещах. Этот день был посвящен вернувшимся детям. Все до единого были целы и невредимы, и комедианты пели об огне Фарида, о дереве с гнездами и о великане, который таинственным образом спустился с гор в самый нужный момент.
— Я буду скучать по нему, — прошептала Элинор, когда он скрылся между деревьями.
Мегги чувствовала то же самое. Она никогда не забудет, как отражался Чернильный мир в его коже, и как он удалился легкой походкой, огромное доброе дитя.
— Мегги! — Фарид протиснулся к ней через толпу женщин и детей. — Где Волшебный Язык?
— С мамой, — ответила она и с удивлением почувствовала, что сердце у нее не забилось быстрее при его появлении. Когда это успело произойти?
Фарид нахмурился.
— Ага, — сказал он. — Сажерук тоже у своей комедиантки. Он целует ее так часто, будто губы у нее медом намазаны.
Ах, Фарид! Он по-прежнему ревнует к Роксане.
— Я собрался пока уйти отсюда.
— Уйти? Куда?
За спиной у Мегги препирались Фенолио и Элинор — она нашла недочеты во внешнем виде замка. Они обожали спорить друг с другом, а возможностей для этого было у них теперь хоть отбавляй — они стали соседями. Сумка, в которую Элинор сложила нужные вещи, собираясь в Чернильный мир (в том числе серебряный столовый прибор) осталась в другом мире («понимаешь, я была очень взволнована, в таком состоянии не трудно что-нибудь забыть!»), но, к счастью, в момент ухода на ней были фамильные драгоценности. Розенкварц так выгодно продал ее украшения («Мегги, ты себе не представляешь, какая деловая хватка у этого стеклянного крохи!»), что Элинор смогла купить дом на той улице, где жила Минерва.
— Не знаю точно. — Фарид вырастил между пальцами огненный цветок и прикрепил на платье Мегги. — Хочу побродить от одной деревни к другой, как делал раньше Сажерук.
Мегги смотрела на пылающий цветок. Пламя увяло, как настоящие лепестки, и на платье осталось крошечное пятнышко пепла. Фарид. Раньше сердце у нее бешено колотилось от одного звука его имени, а теперь она едва слушала, что он рассказывает о своих планах: выступать на ярмарках и в горных деревнях, побывать за Непроходимой Чащей… Она вздрогнула, заметив в толпе женщин Силача. Дети залезали ему на плечи, как привыкли делать в пещере, но того, кого искали ее глаза, с ним рядом не было. Она разочарованно отвела взгляд — и покраснела, когда Дориа вдруг вырос прямо перед ней. Фарид замолк на полуслове и бросил на него взгляд, каким обычно смотрел лишь на Роксану.
На лбу у Дориа был шрам длиной со средний палец Мегги.
«Удар кистенем, не очень меткий, — сказала Роксана. — От раны в голову всегда много крови, поэтому они, видно, решили, что он убит».
Роксана много ночей выхаживала Дориа, но Фенолио был убежден, что юноша выжил лишь благодаря истории, которую он много лет назад написал о его будущем. «А кроме того — если уж ты хочешь приписать его выздоровление Роксане, — ее-то кто придумал, а?» — говорил он.
Да, он действительно стал прежним Фенолио.
— Дориа! Как ты себя чувствуешь? — Мегги невольно протянула руку и погладила шрам у него на лбу. Фарид странно посмотрел на нее.
— Отлично! Голова как новая. — Дориа достал что-то из-за спины. — Посмотри — так они выглядят?
Мегги уставилась на крошечный деревянный самолет.
— Ты ведь так их описывала — летательные машины?
— Но ты же был без сознания!
Он улыбнулся и приложил руку ко лбу.
— Тем не менее твои рассказы все там. Я их до сих пор слышу. Вот только про музыку я не понял, как это устроено. Знаешь, коробочка, откуда звучит музыка…
Мегги невольно улыбнулась:
— Да, радио… Нет, здесь оно не может работать… Не знаю, как тебе объяснить…
Фарид вдруг взял ее за руку.
— Мы сейчас придем, — сказал он Дориа и потащил Мегги за собой. — Волшебный Язык знает, как ты на него смотришь?
— На кого?
— На кого! — Он провел пальцем по лбу, изображая шрам Дориа. — Послушай! — сказал он, откидывая ей волосы со лба. — Пойдем со мной! Мы могли бы бродить по деревням вместе. Как тогда, когда мы с Сажеруком шли за твоими родителями. Помнишь?
Он еще спрашивает!
Мегги посмотрела через его плечо. Дориа стоял рядом с Фенолио и Элинор. Фенолио рассматривал самолет.
— Прости меня, Фарид, — сказала она, мягко снимая его руку со своего плеча, — но я хочу остаться здесь.
— Почему? — Он попытался ее поцеловать, но Мегги отвернулась, хотя глаза ее при этом наполнились слезами. «Помнишь?»
— Удачи тебе! — сказала она, целуя его в щеку. Таких красивых глаз она не видела ни у одного юноши. Но что делать — ее сердце теперь билось чаще при виде другого.
Спустя пять месяцев на одиноком хуторе, куда Черный Принц поселил когда-то Перепела, родится ребенок. Это будет мальчик, темноволосый, как отец, но с глазами матери и сестры. Он будет знать, что леса полны фей, что на столе, где лежит хоть клочок пергамента, непременно спит стеклянный человечек, что книги переписываются от руки и что знаменитый миниатюрист рисует левой рукой, потому что правая кисть у него кожаная. Он привыкнет, что на рыночной площади комедианты жонглируют огнем и разыгрывают непристойные фарсы, что женщины носят длинные платья, а городские ворота охраняет вооруженная стража.
А его тетка по имени Элинор будет рассказывать мальчику, что есть мир, где все устроено по-другому. Там нет ни фей, ни стеклянных человечков, зато есть звери, которые носят детенышей в сумке на животе, и птицы, машущие крыльями так быстро, что это звучит как жужжание шмеля. Еще там есть кареты, которые ездят без лошадей, и движущиеся картины. Элинор расскажет ему, что давным-давно ужасный злодей по имени Орфей вычитал оттуда его родителей, а потом этот Орфей бежал от его отца и Огненного Танцора в горы Севера, где, надо надеяться, и замерз. Она расскажет ему, что в том мире даже люди, облеченные высшей властью, не носят мечей, но зато там есть куда более страшное оружие (у его отца есть очень красивый меч. Он лежит в мастерской, завернутый в ткань. Мальчик иногда тайком разворачивает его и проводит пальцами по блестящему клинку). Да, Элинор будет рассказывать ему невероятные вещи об этом мире, где люди будто бы даже построили летающие кареты, но в это он все-таки не верит, хотя Дориа соорудил для его сестры крылья, на которых Мегги в самом деле пролетела от городской стены до реки.
И все же он посмеялся над ней, потому что в полетах он понимает больше, чем Мегги. Ведь по ночам у него иногда вырастают крылья, и он вместе с матерью летает по деревьям. А может быть, это ему только снится. Он видит этот сон почти каждую ночь, но все же ему хотелось бы посмотреть на летающие кареты, на зверей с сумками, на движущиеся картины и на дом, о котором так часто рассказывает Элинор, — дом, полный книг, написанных без пера и чернил и тоскующих, потому что Элинор их бросила.
— Когда-нибудь мы отправимся туда вместе, — повторяет Элинор, и Дариус всякий раз кивает.
Дариус тоже умеет рассказывать замечательные истории о коврах — самолетах и джиннах в бутылках.
— Когда-нибудь мы отправимся туда втроем, и я тебе все покажу.
А отец сажает его на колени, гладит по черным волосам и говорит, как Элинор:
— Когда-нибудь непременно. Но для этого нам нужны слова — правильные, потому что не всякие слова открывают двери между мирами, а тот, кто мог бы их написать, — ленивый старик. И, к сожалению, он становится с каждым днем все забывчивее.
Ознакомительная версия.
