Молли сидела внутри вместе с Чэрити. Мать и дочь сидели рядом, держась за руки. Выглядели они напряженно и утомленно. На Чэрити были джинсы и одна из фланелевых рубашек Майкла. Ее волосы были собраны в хвост на затылке, и на ней совсем не было макияжа. Звонок из госпиталя вытащил ее из постели посреди ночи. Ее глаза смотрели вдаль, взгляд был отстраненным.
Ничего удивительного. Самый страшный кошмар ее жизни становился явью.
Они обернулись, когда я вошел, и выражения на их лицах были совершенно одинаковые: нейтральные, отстраненные, беспомощные.
– Гарри, – сказала Молли отсутствующим голосом.
– Привет, малыш, – ответил я.
Черити потребовалось время, чтобы обратить на меня внимание. Она посмотрела на стену, пару раз моргнула, и затем посмотрела на меня. Кивнула и промолчала.
– Я, ммм, – тихо пробормотал я.
Молли подняла руку, чтобы я перестал говорить. Я заткнулся.
– Так, – сказала она, – Дай мне собраться с мыслями. – Она закрыла глаза, нахмурилась, сосредотачиваясь и начала загибать пальцы с каждым предложением. -Люччио говорит, что Архив стабильна, но без сознания. Она дома у Мерфи и хочет поговорить с тобой. Мерфи просила передать, что с ее лицом все будет в порядке. Саня хочет поговорить с тобой наедине и как можно скорее, он в церкви Святой Марии.
Я махнул на все это рукой.
– Я займусь этим позже. Как твой отец?
– Тяжелая травма печени, – начала перечислять Черити невыразительным голосом, – Одна из почек повреждена, нужно удалять. Разрушено одно легкое. Позвоночник цел. Одно ребро раскололось на несколько частей. Таз сломан в двух местах. Повреждена нижняя челюсть. Субдуральная гематома. Повреждено одно глазное яблоко. Они еще не уверены – удастся ли спасти глаз. Говорят, поврежден мозг. Хотя они еще не уверены. -Она подняла глаза и снова начала смотреть вдаль, – Также повреждено сердце. Фрагментами сломанной кости. От ребра. – Она вздрогнула и закрыла глаза: – Его сердце. Повреждено его сердце.
Молли села рядом с матерью и обняла ее за плечи. Черити оперлась на нее, беззвучно плача.
Я не Рыцарь.
И не герой.
Герои держат свое слово.
– Молли, – сказал я тихо, – Прости.
Она посмотрела на меня и ее губы задрожали. Она тряхнула головой.
– О, Гарри.
– Я пойду, – сказал я.
Черити подняла голову и неожиданно сказала чистым и разборчивым голосом:
– Нет.
Молли удивленно посмотрела на мать.
Черити встала, ее лицо, сморщенное от напряжения, было мокрым от слез, ее глаза были полны усталостью и беспокойством. Она взглянула на меня и сказала:
– Родные ждут, Гарри. – Она расправила грудь, и неожиданная яростная гордость на короткий миг изгнала печаль из ее глаз, – Он бы ради тебя остался.
У меня перед глазами все как-то немного расплылось, и я сел в ближайшее кресло. Видимо, это было реакцией на напряжение последних дней.
– Да, – сказал я сдавленным голосом, – Он бы остался.
Я позвонил всем, кого назвала Молли, и сказал, что если они хотят меня видеть, им придется подождать, пока мы не узнаем как Майкл. Все, кроме Мерфи, были недовольны. Я говорил, что они могут идти в ад, и вешал трубку.
Затем я сел рядом с Молли и Черити и стал ждать.
Ожидание в больнице – самое тягостное. Тот факт, что рано или поздно мы все через это проходим, не делает его менее тягостным. Там всегда прохладнее, чем нужно. Запахи острее и чище, чем следовало бы. Всегда тихо, так тихо, что можно услышать, как гудят лампы дневного света. Все, кто сидит там с вами, примерно в таком же состоянии, как и вы, что конечно не располагает к дружественной беседе.
И всегда на виду висят часы. Суперчасы. Всегда кажется, что они идут слишком медленно. Взгляни на них и увидишь, сколько сейчас времени. Посмотри на них снова через полтора часа и увидишь, что прошло всего лишь две минуты. В тоже время они могут напомнить тебе о том, как коротка жизнь, дать понять, как мало времени осталось у того, кого ты любишь.
День медленно тянулся. Дважды к Черити приходил доктор, в первый раз, чтобы сказать, что пока ситуация остается критической и что они еще работают. Второй визит был ближе к обеду, доктор предложил Черити сходить что-нибудь съесть, если она, конечно, в состоянии, и сказал, что что-то конкретное они смогут сказать только после следующей операции, это займет три или четыре часа.
Также он спросил, не знает ли Черити о том, давал ли Майкл согласие на донорство органов. Так, на всякий случай, сказал он. Они не могли найти его водительские права. Я видел, что Черити хотела сказать доктору, куда он может засунуть свой вопрос, и как далеко пойти, но вместо этого она сказала, что Майкл на это согласие давал. Доктор поблагодарил ее и ушел.
Я пошел в столовую с Черити и Молли, но есть я не хотел, и заставлять себя не стал. Кажется, в Черити говорил материнский инстинкт, который в отсутствие детей направлялся куда попало. Поэтому я сказал, что мне нужно размять ноги, что, впрочем, было правдой. Иногда, когда в голову лезет много всякого, простая прогулка помогает разобраться.
Так что я пошел вниз по коридору, без какой-либо цели, стараясь обходить оборудование, от которого могла зависеть чья-то жизнь.
Так я очутился в больничной часовне.
Она была обычной; тихая, приглушенные цвета и светильники, скамья с приделом посередине и подиум напротив нее – обычная обстановка для службы любой из вер. Возможно более приближенная к католической, но это было бы естественно. Священник иезуитов обычно проводил здесь службы.
Тут, что самое важное, – было тихо. Я, кряхтя, сел на скамью и закрыл глаза.
Множество вещей крутилось у меня в голове. Майкл с пулевыми ранениями. Копы, задающие вопросы по этому поводу. В зависимости от условий возвращения вертолета в Чикаго это все могло бы стать очень быстро запутанным. С другой стороны, учитывая степень причастности Маркони, эта проблема могла быть очень просто улажена. Он держал руку на пульсе такого количества членов мэрии Чикаго, что мог прекратить любое дело, если бы действительно захотел.
А вспоминая то, от чего его спасли, Маркони наверняка постарается достойно отплатить тем людям, кто вытащил его из лап смерти. Правда, меня раздражало именно то, что Маркони мог оказать довольно существенную помощь Майклу, несмотря на то, что помощь таки была нужна.
Но, прежде всего, Майкл должен был выжить.
Я снова вернулся к началу.
Был бы он сейчас при смерти, если бы я не настоял на том, чтобы он одел бронежилет? Если бы я не пропустил его вперед к той веревке, лежал бы он сейчас при смерти на операционном столе? Был ли я настолько невежественным, чтобы полагать, основываясь на мимолетном взгляде в лицо Гард, что я не только знаю будущее, но и обладаю мудростью и правом определять каким оно будет?
