Священник вздохнул и мягко произнес:
– Сын мой, я начинаю понимать, что вы много плохого испытали в своей жизни, раз в каждом встречном видите врага.
Я усмехнулся в ответ:
– О, поверьте, это далеко не так!
– Но ваши слова это подтверждают.
– Я просто хотел сказать, что каждый должен заниматься своим делом и не лезть в чужой монастырь со своим уставом. Вы должны утешать страждущих и наводить порядок в их душах, а я должен защищать людей от врагов. Разве это не справедливо?
Священник подумал и возразил:
– Но вы же проповедуете насилие своим людям, разве это правильно?
Я выдохнул. Похоже, разговор затянется надолго.
– Отче, я не проповедую насилие ребятам, я только хочу, чтобы они не размышляли, убивая врагов, не терзали себя сомнениями, а просто делали свое дело, защищая мирное население.
– Но вы же говорили им, что жалость к врагам недопустима, а это не так!
– Неужели? – с иронией спросил я.
– Да! – с уверенностью кивнул священник. – Любое создание Единого, даже погрязшее в грехах, может исправиться и вернуться на путь истинный. Не стоит лишать его жизни только потому, что его заблуждения противоречат вашему мировоззрению.
– Отче, а разве применимо это к степнякам? – поинтересовался я.
– Это касается всех разумных созданий, – отрезал мой гость.
И этот священник живет на границе? Разве он не повидал жизнь во всех ее проявлениях? Разве на его глазах не убивали людей? Как он вообще может после этого говорить такое?
– Святой отец, а вы давно здесь живете?
– Уже год.
– И что, жизнь вас еще не убедила в несправедливости ваших утверждений? Как такое возможно? Вы что, не замечали нападений кочевников, убийств защитников Города? Вы ведь сами только недавно провожали в последний путь ваших прихожан. И теперь выходит, что вы оправдываете действия степняков, потому что они просто заблуждались?
Я начинал потихоньку закипать.
«Спокойно, – сказал я себе. – Если ты дашь ему в морду, ничего не поменяется, а вот люди просто не поймут».
– Не искажайте мои слова! – ответил мой гость. – Я не говорил, что их нужно оправдывать, я лишь сказал, что их нужно пожалеть! Они не понимают, что творят и какая им будет уготована расплата за все их грехи. Я не говорил, что нужно бросать оружие при набеге и уговаривать их обратиться в лоно истинной веры, но все же им нужно давать хотя бы возможность исправиться! Вы же лишаете их этого!
– Это когда же это?
– Вы хладнокровно убиваете пленных, пытаете их. Я вижу, что в вас нет ни капли сострадания к загубленным вами заблудшим душам. Это очень плохо, ибо свидетельствует о том, что тьма уже глубоко проникла в ваше сердце.
Тьма? Это о чем он?
Священник покивал, глядя на мое удивленное лицо:
– Да-да, тьма уже вовсю завладела вашими помыслами и постепенно уничтожает вашу душу. Ваши заблуждения – не что иное, как результат ее губительного воздействия. Посмотрите на себя, ведь вы стали хладнокровным и безжалостным убийцей, разве вы не видите этого?
Я задумался и кивнул. Правильно меня эльфы так назвали, ведь, судя по моим делам, это прозвище я оправдываю на все сто. Правда, в их пророчестве говорилось, что я принесу многие смерти народу эльфов, а не степняков, которых я за последние дни уничтожил немало, но одно другому совсем не мешает.
Священник вздохнул и мягко сказал:
– Мне жаль вас, Алекс. Разве вам не тяжело жить, имея на душе такой тяжкий груз грехов? Разве вам не хочется очиститься от скверны? Расскажите мне, как вы дошли до этого?
Так вот в чем дело! Неужели все упирается в банальное любопытство?
– Святой отец, я не привык раскрывать свою душу перед каждым встречным. Более того, в целом мире всего одна живая душа знает почти все мои тайны, и я хочу, чтобы так осталось и впредь. Если вам жаль меня, то я прямо вам заявлю – оставьте свою жалость для других. Да, я убийца, но мне это ничуть не мешает. Более того, сейчас я – единственная надежда Города, поскольку без меня он бы уже был захвачен врагом. Если вам все еще интересно, то меня все же немного тяготит то, как легко я убиваю. Но это больше наследие моего прошлого, когда родители мне говорили примерно то же, что и вы сейчас – о том, что жизнь бесценна и прочая… Да, я ничего не чувствую, когда убиваю врагов, но я прекрасно понимаю, что это хорошо, ведь если бы они мне снились в кошмарах, было бы значительно хуже!
– Но это позволило бы вам сохранить свою бессмертную душу. Ведь переживания по поводу содеянного есть не что иное, как отражение нашей души!
– Нет, это всего лишь результат нашего воспитания. Если одному ребенку всю жизнь твердили, что убийство – это плохо, а второго с рождения обучали искусству боя, то результат будет вполне очевиден.
Мой гость сокрушенно покачал головой. Мы немного помолчали.
– А может быть, вы убиваете так легко, потому что это всего лишь люди? Не задумывались ли вы над этим? – попробовал священник другой подход.
Я сначала не въехал:
– Что вы имеете в виду?
– Я хотел сказать о том, что вы ничего не чувствуете только потому, что это не ваши соплеменники. Будь на их месте эльфы, чувствовали бы вы жалость к ним?
– Поверьте, эльфы никогда бы не стали действовать так глупо, но если бы вдруг именно они были по ту сторону Города, то я убивал бы их также без лишних эмоций. И то, что они мои соплеменники, только добавило бы мне скорости в их умерщвлении, поскольку я знаю, что никто, кроме меня, в этом городе не смог бы противостоять им на равных, а потому не стал бы с ними долго возиться…
Я замолчал и подумал, что опять распустил свой длинный язык. Вон, теперь священник сидит, настороженно на меня уставившись. Наверное, думает, что я и его с легкостью сейчас прирежу, а потом закопаю за домом под малиной. Кстати, давно нужно было глянуть, что у меня там растет… Так-так, пора бы и выпроваживать гостя, который отнял у меня столько свободного времени. Однако священник все не унимался:
– Но почему же вы так ненавидите все живое?
– Придержите коней, святой отец! Безразличие вовсе не означает ненависть.
– Но до этого ведь совсем недалеко.
– Согласен, – кивнул я. – Но сейчас я не испытываю ненависти к врагам, а тем более, как вы сказали, ко всему живому. Я просто стремлюсь задавить свои чувства, чтобы они не мешали мне во время боя. Даже ненависть может помешать профессионалу в момент нанесения удара, поэтому в бою нужно всегда иметь ясную голову.
– Но ведь вы чувствуете горечь утраты, беспокоитесь за своих воинов, значит, в вашей душе есть еще искорка Единого, которую он вложил в вас при рождении, – продолжал настаивать священник.
– Конечно, ведь после схватки я позволяю себе расслабиться. Я же все-таки не бездушное оружие, а живой человек.
