— Это было очень странной историей еще тогда, — вздыхал наставник. — Почему Разрушители собрались в том замке все, абсолютно ВСЕ? Если дело было только в выборах нового Магистра, им незачем было тащить с собой своих учеников. И как об этом узнали фанатики Феллы, если это были именно они? Амулеты с балахонами, знаешь ли, кто угодно нацепить может. Где носило Ольгерда месяц после нападения, и почему его самого не было в замке? Сплошные вопросы.
Небо, словно подслушав рассказ наставника, хмурилось, резкий ветер бросал в лицо водяную пыль, а даль тонула в мутной дымке. Я слушал и думал о том, была ли легенда о духе Магистра Ольгерда рождена вместе с остальными, для пущей жути, или в ней содержался искаженный до неузнаваемости осколок реальности.
— За этим определенно скрывался какой-то замысел, — резюмировал мастер Ребенген. — Вот только — чей. К сожалению, у нас нет понимания политической обстановки, царившей перед исчезновением Темного Ордена, но по всем признакам, жрецы Л'Арсане за пределами Феллы большой власти не имели. Белая Лига не была заинтересована в истреблении Разрушителей, в нее идиотов не брали, контроля над Темным Орденом они добивались, но уничтожения его — никогда. Лично мне всегда не давала покоя мысль, почему после всего происшедшего Ольгерд не обратился за помощью к Белой Лиге (ему бы не отказали, на определенных условиях, конечно), а отправился прямиком в Россарим, в пасть своих заклятых врагов. Там-то он и произнес свое знаменитое «проклятье Магистра», когда заявил герцогу Нейлу, что тот нарушил свою клятву (интересно — какую?) и весь его род будет уничтожен (между прочим — не соврал). Когда посланцы Лиги достигли Россарима, угли костра уже остывали, и ничего нельзя было изменить. Ни-че-го.
Маг задумчиво обтер лицо от стекающей по нему воды и попытался глубже запахнуть на груди плащ.
— Может, у Ольгерда было видение будущего, что-нибудь из Эпохи Хаоса и он решил, что мир обречен? — предположил я для поддержания разговора.
— А сам-то ты что делал, когда почувствовал, что в тоннеле мы обречены?
Да, в костер я не прыгнул, это точно. С другой стороны, кто говорит, что все Разрушители поступили бы так же?
В моей голове роились картины времен столь давних, что даже Древние твари не могли ничего о них помнить. Разум изнывал от неутоленного любопытства. Разрушители перестали быть для меня метафизической абстракцией, отвлеченным объектом Веры. И, если судить по тому, что намеки на прошлое попали в мои видения, это самое прошлое было для меня критически важно.
— А вам что известно о Разрушителях? — спросил я у Гверрела, когда мне показалось, что мастер Ребенген иссяк.
Заклинатель, все время молча (!) ехавший рядом, неопределенно хмыкнул.
— Лучше спросите, откуда они взяли архив разработчиков.
— Из Феллы, естественно, — пожал плечами чародей.
— Ну да. А может, место то поближе было?
— Да нет, уважаемый, именно из Феллы. Из бункера на месте главной имперской канцелярии. Пять лет раскопок, шурф глубиной сто пятьдесят метров. Заметьте, на чистой магии, так как материалов для крепежа — никаких!
Глаза Гверрела под очками стали совершенно круглые.
— Ваш Орден способен организовывать такие глубокие рейды в Пустошь?
— Да, — без ложной скромности признал чародей, но честность вязала верх, и он поправился: — За все время Ордену удались четыре дальние экспедиции. В большинстве случаев отряды бесследно исчезали.
— А сколько рейдов было всего? — спросил я, хотя был не очень уверен, что хочу знать ответ.
— Около двух сотен, — пожал плечами мастер Ребенген. — Неудачные попытки никто не считает. Между прочим, в той конкретной участвовал один из твоих предков, Гэбриэл. Лорд Лайндейл.
— Не слышал о нем такого.
— Ну, особенности вашего семейного воспитания вне моей компетенции, однако все было именно так. Конечно, он был младшим сыном в семье и в то время не считался наследником. Церковной карьере он предпочел будущее мага, кое-что написал под псевдонимом Леонард Превор. К моменту их триумфального возвращения, по Арконату прошла очередная эпидемия лосальтийской лихорадки, и младший сын стал старшим.
— И как решали проблему транспорта? — профессионально поинтересовался Гверрел.
— Пентаграммы, естественно! Они потеряли половину уцелевших из-за появления Рашкей, но библиотеку переправили всю.
Я глубоко задумался. Считать ли мне рассказы о подобном свидетельствами героизма, или, возможно, Гверрел в своем неприятии Арконийского Ордена Магов в чем-то прав?
Как ни странно, трудности пути даже сплотили отряд. Серые стали тише, но притом — общительнее. Харека, в речи которого не осталось и следа акцента, все чаще тянуло на воспоминания, а вспомнить ему было о чем. Гверрел попеременно умничал, жаловался на погоду и едко комментировал свои впечатления о нашем королевстве, получалось не всегда понятно, но всегда обидно. В другой ситуации я бы его избил, наплевав на все свои планы, но сейчас разговоры отвлекали от сырости, промозглого ветра и промокшей одежды. И потом, благодаря влиянию Тени, мне тоже удавалось изящно хамить. Мы ехали и упражнялись в остроумии.
В один из ни чем не примечательных дней в недосягаемой для меня Академии начался новый учебный год. Отмечать не стали. Дожди шли еще неделю, но, в конце концов, пошли на убыль. Похолодало. За это время крохотные листья колючки приобрели тот слабый, черно-фиолетовый оттенок, который свидетельствовал о скором наступлении зимы. Серые изготовили из дерева замысловатые фигурки, раскрасили доску и теперь играли во что-то, напоминающее предельно сложную азартную игру.
Радовало, что вопрос о том, кто может сидеть за одним столом с Лордом, мастер Ребенген тихо замял: без общества Харека я бы от такой жизни сам удавился. Просто невероятно ободряет присутствие человека, на любую твою жалобу способного ответить: «Это еще ничего!» и тут же начать приводить леденящие душу примеры.
После очередного проклятья в адрес потолков, о которые можно стукнуться, просто встав во весь рост посреди комнаты, он усмехнулся:
— Низенькие! Это ты в Лосальти не был, парень.
Теперь мы были на короткой ноге, и любые попытки обращаться к себе во множественном числе сотник едко высмеивал.
— А ты был?
— Я много где был. Так понимаю, что Предводители давно думали, куда бы нам перебраться, так что побегать мы успели. Стах, Тирсин, Лосальти, Фарома, до островной республики, конечно, не доходил, но туда вообще трудно добраться — язык Пустоши доходит до самого побережья, а Белый Предел обрывается в море крутыми скалами, под которыми вечно бьется прибой. Там встречаются два течения — северное и южное, лоб в лоб. Вот где кошмарное место! Кораблей там потонуло не мерено, а тела размалывает о камни так, что косточки целой не остается. Местные считают, что горы имеют там рот, которым кушают людей.
