Сверчок оказывался загнан в домик из тыквы-горлянки, оправленный серебром, и запрятан в рукав. Китаец с поклонами отступал к выходу.
Затем наставала очередь француза, который, переждав всех, трепетно подтверждал свое желание составить счастье Крейдиладд.
— Я честно размышлял, пока внимал речам с подробным перечнем всего, чего лишились мы по воле Божьей. И понял: без всего мы обойдемся, лишь друг без друга трудно нам прожить.
Затем Ллейр делил королевство между двумя старшими дочерьми и вскоре оказывался на улице. Ллевелис играл старого Ллейра, сильно намекая манерой игры на Мерлина, копируя и походку, и все ухватки. Весь город млел от счастья, потому что Мерлина так же хорошо знали в городе, как и в школе. Но почему-то после первой минуты пребывания Ллейра в изгнании всем становилось до слез жалко упрямого вздорного старикашку. Было что-то пронзительное в том, как он поднимал из пыли медную монетку и огорчался, видя на ней свой собственный профиль — монеты такой чеканки были выведены из обращения. Все его несусветные глупости начинали казаться безобидными чудачествами, его изгнание — страшной несправедливостью и большим личным несчастьем каждого. Ллейр пробовал полученную в качестве милостыни похлебку и понимал, что это очень невкусно без соли. Тогда, разочарованно опуская ложку, он говорил:
Ах, старый я дурак! Ну и хорош!
Как я ее изгнать-то умудрился?..
Ну да, понятно: я слегка вспылил,
Услышав, что меня равняют с солью.
Ведь соль — малоприятная довольно
Субстанция. Сама-то по себе.
В отрыве от всего. Вот я и это…
Погорячился малость. Но теперь
Смотрю я — дело-то совсем другое!
Соль — это сущность, смысл, душа всего,
Она, подобно мне, привносит вкус,
Дарит отраду, лечит, возвышает,
Вселяет дух… Ну в точности, как я.
…Хотя я сам-то по себе не сахар.
Тут на лице Ллевелиса появлялось такое выражение, что начинали рыдать все, от мала до велика. После многих странствий старому королю удавалось разыскать Крейдиладд, ставшую королевой Франции, французы посылали войска, чтобы приструнить злых дочерей, и в конце концов Ллейр водворялся было вновь на троне, некоторое время ерзал там и наконец сползал со словами: «Ну ладно. В государственных делах, конечно, смыслю я поболе зятя, однако дождь моих благодеяний не может вечно орошать поля народа моего, а посему я перейду, пожалуй, на лежанку». Бешеные хлопки были наградой Ллевелису за эти слова. В финале пьесы не было ни одного убийства, ни одного самоубийства и ни одной смерти от естественных причин.
Содержание второй пьесы было еще проще. Во времена шотландского короля Дункана отчаянно бесстрашный и обаятельный военачальник Макбех с своим кузеном Артуром МакБрайдом услышали в нехорошую ночь прорицание ведьм, из которого следовало, что одному из них суждено в будущем стать королем, а другому — породить еще каких-то знаменитых королей. Они приписали все это своему пьяному бреду и некоторое время потешались над происшедшим, в шутку обращаясь друг к другу с соответствующими титулами, прежде чем совершенно выкинули это из головы. Вскоре Макбех одержал для короля Дункана победу над повстанческим кланом во внутренней распре и ожидал награды. В это время король Дункан, думая о том, что он уже стар и скоро будет не в состоянии править, решил сделать Макбеха королем и передать ему трон. Для этого он срочно призывает его к себе. Такая срочность пугает Макбеха. Он вспоминает разные свои прегрешения и шалости, уверенный, что король собрался покарать его за прежние неблаговидные поступки. Затем они с МакБрайдом припоминают, что могли навредить себе в глазах короля тем, что трезвонили повсюду о дурацком пророчестве, согласно которому Макбеху суждено занять трон Дункана. Король Дункан вызывает у них суеверный страх. Они бегут на войну за южные рубежи и проводят там несколько лет. Все эти годы Макбех совершает неслыханные подвиги, захватывает целые поселения и проявляет ошеломляющий героизм, однако сам в душе считает себя трусом, поскольку бегает от короля. Наконец, освободив из плена одну королевскую родственницу, он твердо решает, что долее скрываться не по-мужски, и заставляет себя шагнуть навстречу опасности: сопровождая девушку, он возвращается в замок Дункана в Бинн-Шлейве.
— A Mhòrachd[40], к вам Макбех, ковдорский тан, — громогласно объявил Лливарх.
Макбех вошел и на всякий случай рухнул к ногам короля.
— А что, по-прежнему я тан ковдорский? — спросил он. — Я думал, что меня лишили здесь давно заслуг, регалий, привилегий, а вскорости лишат и головы.
— Я рассмотрю, что это за деянья, которые тебя так тяготят, — изрек Дункан, — и в меру тяжести твоих проступков назначу место голове твоей. Пока же голова пусть излагает.
— Тому лет восемь я бежал на юг и дрался там со всеми племенами за честь и славу Дункана знамен, — пробормотал Макбех. — Во многом преуспел, был трижды ранен и чуть не помер от душевных мук.
— Да, очень интересно. Эти муки чем вызывались, если не секрет?
— Ну… это… одним словом, я боялся… панически боялся я взглянуть тебе в лицо. Предстать перед тобою — и взгляд твой с должным мужеством принять.
— Час от часу рассказ все интересней. Мой взгляд острее пиктского копья? Ты что-то не договорил как будто.
— Ну, там… за мною водится грешков, — замямлил Макбех, — с большую гору и еще с пригорком. Я в юности то-се, любил гульнуть… и девушек… не так чтобы чурался.
— Так, так… прилюдно кается Макбех. Медведь в лесу, как говорится, помер. Теперь послушай: знаешь, для чего я призывал тебя тогда из Кнокан? Шотландский трон хотел я передать достойному преемнику, поскольку сам стал я стар, глаза уже не видят, замучил ревматизм, ни к черту память. Единственный в моих глазах король, который сможет усидеть на троне, — Макбех, ковдорский тан. Но как назло, той ночью ты пропал. Я всех извел, посыльных регулярно снаряжая искать тебя повсюду. Восемь лет тебе хотел сказать одну я фразу: «Приди и правь Шотландией, Макбех!» А ты дрожал в Нортумбрии, в болотах: а ну как я сыщу вас невзначай? А кстати, где МакБрайд?
— Да тут он, тут. Он там, за гобеленом, притаился.
— А что же вас заставило вернуться?
— Да совесть лишь нечистая, клянусь! И дельце мелкое, размером с ноготь. Я девушку одну освободил из плена в битве при Друмгильском замке: она родней назвалась королю. И вот, ее я охраняя, прибыл в Бинн-Шлейве — из рук в руки передать.
— Довольно зыбка эта безопасность, — усмехнулся Дункан, слезая с трона, — для девушки — с Макбехом разъезжать. Ну, как она — рожать еще не время?
