— Но это же не то, что собственный опыт, а? Восемьдесят лет, с тех пор как пал Киторн и закрылись холмы, ты был лишен почвы для исследований, превратился в книжного червя, погрязшего в систематизации чужих трудов. А тут подворачивается удобный случай!
— Ничто не происходит случайно! — закричал старик. Прежде он был похож на непослушного ребенка, пытающегося схватить запретное лакомство. Теперь же он попятился, будто защищаясь (ох и неравные же силы) от нападения. — Такой шанс, как этот…
— «Шанс» предполагает «случайность».
— Знание — это все!
— Безусловно, летописцы за него умирали — и убивали тоже.
Да, допрос был безжалостен, и он разоблачил самообман, необходимый старику, чтобы уважать себя. Наконец-то Джейм поняла беспокойство Золы: тревога подтолкнула молодую летописицу к ученому эквиваленту приступа берсерка, — беспощадный напор, выдавливающий правду, невзирая на цену.
— Кири, — неловко произнесла она из своих глубин, — это не поможет.
Холодные, немигающие глаза обратились к ней. Этот пристальный взгляд вынудил отступить на шаг. Слишком поздно она осознала, что во власти шанира не только требовать истины, но и принуждать к ней.
— Поможет чему? Будешь ли ты спорить, что самопознание само по себе не есть достойный конец?
Джейм содрогнулась, вспомнив кошмарное разоблачение образа собственной души.
— Возможно, — сказала она, — мы не способны вынести слишком подробной информации о себе. Возможно, правда иногда сокрушительна.
— То, что может быть разрушено правдой, должно быть разрушено, — ответил непреклонный голос. Даже аррин-кен вряд ли мог бы говорить с большей убежденностью. — Из-за чего бы тебе выбирать невежество?
Джейм невольно начала отвечать, но тут же осеклась, с трудом сглотнув. Она вдруг почувствовала ужасную слабость, словно изнурение глодало ее сердце изнутри, затягивая во тьму. Проклятие, нельзя позволить себе утонуть в собственных тенях. Краем сознания девушка отстраненно чувствовала, как искры гнева пытаются пробиться ответной берсеркской вспышкой, но изнеможение будто размочило трут. И не стоит тратить остатки энергии на спор, ведь ее надо поберечь… Для чего?
— Если бы у меня был выбор, — сказала она, пытаясь овладеть собой, — то я бы не обращала внимания вот на это.
Маска оказалась в обтянутых перчатками руках. Кирен моргнула.
— Ой, — выдохнула она, как маленькая девочка.
— Эффектно, — заметила Зола. — Хотя как аргумент спора…
— Согласна. — Джейм вернула маску на место ставшими вдруг неуклюжими от слабости пальцами. — Недостаточно тонко. Но тут уж миледи Калистина постаралась.
Кирен обернулась к Киндри:
— Лекарь, почему ты ничего с этим не сделаешь?
— Потому что я ему не позволю. Я могу быть карающим, Кири, но никогда не стану его роком. Ох, черт…
Она облокотилась на наковальню, чтобы удержаться на ногах. Резервы организма давно уже иссякли, а сопротивление Яран исчерпало девушку полностью. Но все-таки по отношению к двоюродному брату справедливым будет объяснить все, что она и сделала, запинаясь и сбиваясь.
— Когда ты в последний раз отдыхала? — спросила Кирен. — Подобные раны требуют двара. Много двара.
— Нет. После него остаются шрамы.
— Ох, полагаю, ты скорее упадешь замертво. Это иногда случается с дураками, которые не спят. Слушай. Здесь ничего не произойдет еще… сколько, Индекс?
— Час, — дуясь, ответил летописец. — Может, два. Если ты примешь простое предположение теоретически осведомленного человека.
— Замечательно. И это время, леди, ты проспишь, Даже если мне для этого придется стукнуть тебя кирпичом по голове.
Джейм рассмеялась:
— Спасибо, я и так довольно часто ударялась. — Она уж постаралась сформулировать поаккуратней. — Разбудите меня, когда начнется веселье.
Она почти сползла по стене, в конце ноги все-таки предали и подогнулись, так что девушка просто шлепнулась на пол.
— Ох, как это я так, — пробормотала она, обхватывая подбежавшего Жура, и мгновенно провалилась в сон.
Барс облизал подбородок хозяйки и растянулся рядом с ней, глубоко вздохнув.
Над ними застыла Зола.
— Карающий, — тихо повторила она.
Кирен с тревогой наблюдала за певицей.
— Мы все еще не знаем наверняка, правда ли это. Сжалься, Зола, если у тебя все еще проверки на уме, повремени с ними. Разве у нас и без того недостаточно неприятностей?
Мерлог не ответила.
— Видят предки, — продолжила Кирен после паузы, — она здорово пострадала. Это лицо!.. Ну, лекарь, так что ты собираешься с ним делать?
Белая голова Киндри дернулась.
— Л-лордан, она же сказала тебе…
— И я ей верю. Она права, указав на риск. Так что теперь тебе решать, идти ли на него.
Если бы Киндри мог сжаться в комочек и забиться обратно в угол, он сделал бы это, дав себе еще больше оснований ненавидеть себя. В конце концов, молодая ученая всего лишь спросила о том, на что он уже молча и добровольно пошел, опустившись вслед за Норф. Но даже теперь он сомневался в успехе и был бы рад избежать испытания. Но, кажется, этого уже не дано. Черт возьми, да что же такое с нервами? Может, он и не герой, как двое его чистокровных кузенов, но никогда за всю минувшую зиму он не был так малодушен. Нет, всего лишь дурость швыряла его, пребывающего в абсолютном неведении, от одного несчастного случая к другому, а защищала шанира лишь способность излечивать себя практически от всего на свете. Сейчас он понимал, чем рискует, и, благодаря Иштару, знал истинную цену угрозы. Без жреца, который отпер бы ему путь, возможно, он никогда уже больше не ощутит целительного мира в образе своей души.
«А если нет, то что? Прятаться по темным углам всю оставшуюся жизнь?»
Нет. Что бы он ни потерял, приобрел Киндри две вещи, которые и не помышлял иметь: Дом и имя. Он должен постараться никогда больше не быть никчемным.
«Тогда вставай, Киндри, Бродяга по Душам, вставай и иди».
Он поднялся, суставы трещали, как у древнего старца, тело скручивала острая боль. Вот оно, ощущение того, что ты смертен, и его дал ему попробовать Иштар. Он обошел наковальню (остальные дали целителю дорогу) и одеревенело опустился на колени рядом с Норф. Его протянутая рука тряслась. Судя по медленному дыханию, девушка была уже глубоко в дваре. Все барьеры сняты. Ты словно стоишь на краю пропасти, в лицо тебе вглядывается тьма, а в ней притаился тот чудовищный дом с холодным, загнивающим залом.
«Давай, Норф, ныряй. Вперед».
И он прикоснулся к лицу Джейм.
