— Я готова от всего отказаться, мне нужно сердце.
— Может статься, что нам не хватит сил, чтобы вернуть шкатулку и снять заклятие Аномиуса.
— Если этого не можете вы, то кто сможет?
— Твоя вера в нас глубока.
— Да, — сказала она просто.
— А ты считаешь, колдуны Нхур-Джабаля так просто отдадут нам шкатулку?
— А вы так не думаете? Уверены, они заинтересованы в том, чтобы я навсегда оставалась зомби Аномиуса?
— Истинно, — улыбнулся Очен, — хороший аргумент. Но ты можешь погибнуть, и, чтобы этого не произошло, есть еще один вариант. Мы заберем шкатулку, принесем ее сюда в целости и сохранности и будем хранить ее здесь…
— Нет. — Ценнайра сказала это очень тихо, но голос ее прогремел как гром. — Я больше не хочу быть тем, кто я есть. Не желаю, чтобы на мне стояла печать творения Аномиуса. Я не хочу никому ничего быть должной, кроме того человека, которого выберу сама.
Она взглянула на Каландрилла и улыбнулась. Несмотря на весь ужас их положения, Каландрилл гордился ею. Дера! Что такое драка с Рхыфамуном по сравнению с ее мукой! Об этом они думали всю дорогу до Анвар-тенга, но молчали. Может, все-таки попробовать отговорить ее? — прозвучал в голове Каландрилла предательский голосок. Нет, решение должна принимать только она.
— Мы ничего не можем обещать, — сказал Очен.
— И все же я прошу вас попытаться, — настаивала Ценнайра.
— Даже под страхом смерти?
— Я уже давно живу под страхом смерти. А вы обещали.
— Да, и мы не отказываемся от своего слова, но…
— Я хочу назад свое сердце.
— Да будет так. Отдыхай сегодня, попробуем утром.
Ценнайра заколебалась и посмотрела на Каландрилла; в ее огромных карих глазах стоял неприкрытый ужас. Затем она повернулась к Очену и громко сказала:
— Лучше сейчас. — И тихо, чтобы никто не слышал, добавила: — А то я за себя не ручаюсь.
Очен торжественно кивнул, Каландрилл сжал ей руку и прошептал:
— Может, все-таки отдохнешь? Завтра уже скоро.
Но тут же сообразил, что думает прежде всего о себе. Он хотел еще немного побыть с ней до того, как возникнет опасность, что она уйдет навеки.
— Нет, любимый, — возразила Ценнайра, — если не сейчас, то, боюсь, этого не произойдет никогда.
«Сколько же в ней мужества!» — восхитился Каландрилл и, поднеся ее руку к губам, сказал:
— Тогда приступим.
Они и не заметили, как Очен встал и подошел к ним, и когда он заговорил, они даже вздрогнули.
— В таком случае думай о Нхур-Джабале, — предложил колдун, — представляй те покои, где Аномиус лишил тебя сердца. Мы должны видеть, куда идти.
Каландрилл отпустил ее руку. Вазирь встал между ними и, коснувшись ярко накрашенными ногтями щеки Ценнайры, откинул назад ее голову и впился глазами в ее глаза. В воздухе резко запахло миндалем. Каландрилл отметил, что все вазирь-нарумасу пристально смотрят на Очена, а Брахт сидит нахмурившись, держа руку на эфесе меча. Очен отпустил голову Ценнайры и отступил. Повернувшись к Зеду, он кивнул и произнес:
— Я видел комнату.
Зеду ответил не сразу:
— И все же путешествовать только по памяти другого…
Каландрилл вмешался:
— Вы обещали.
— Истинно, — устыдился Зеду. — Мы попытаемся сделать все, что в нашей власти.
Каландрилл предпочел бы не слышать последней фразы колдуна, но он заставил себя не обращать на нее внимания. Он взял Ценнайру за руку.
Очен проговорил:
— Ценнайра поведет нас. Я пойду… Кто еще?
— Я, — вызвался Каландрилл.
— Я, — сказал Брахт.
— Я, — вторила им Катя.
— Нас должно быть семеро, дабы удержать заклята — замялся Очен. — В тебе достаточно силы, друг мой, но вы, Брахт и Катя… Боюсь, ваше присутствие только помешает нам.
— Я пойду, — сказал Зеду и тут же еще трое вазирей дали свое согласие.
— Тогда начнем, не будем тянуть, — произнесла Ценнайра.
Очен кивнул и поманил их за собой. Они отошли чуть в сторону от остальных и стали кругом, прижавшись плечом к плечу. Каландрилл крепко прижал Ценнайру к себе, колдуны запели речитативом, произнося древние слоги. В комнате замелькали огоньки, подобные мерцанию свечи, когда на нее смотрят через мокрое от дождя стекло. Запах миндаля усилился…
…Они оказались в другой палате, ярко освещенной осенним солнцем, богатой, несмотря на пыль на посеревшем полу, мебели, холодном камине, несмотря на запах запустения.
— Палата Аномиуса, — пояснила Ценнайра. Она цеплялась за руку Каландрилла. — Он привел меня сюда.
— Шкатулка должна быть здесь, — сказал Очен и добавил чуть тише: — Я надеюсь.
— Скоро объявятся те, кого наше явление сильно удивит, — сказал Зеду. — Вряд ли Аномиус просто спрятал шкатулку. Скорее всего, он воспользовался колдовством. Соединим нашу волю и попробуем найти ее прежде, чем нам помешают.
Как гончие, выискивающие добычу, вазирь-нарумасу принялись осматривать комнату. Каландрилл и Ценнайра ничем не могли им помочь и посему стояли, обнявшись за плечи. Одной рукой Каландрилл сжимал эфес меча, готовый выхватить его при первой необходимости. Он не обладал магией, которая бы помогла ему найти шкатулку, и чувствовал себя лишним, ненужным. Не отпуская от себя Ценнайру, Каландрилл подошел к двери, приложил ухо, прислушиваясь. Поняв, что он делает, она с улыбкой оттащила его от двери и сказала:
— Оставь это мне, я слышу лучше тебя.
— И то верно, — согласился он, но не мог смириться с бездействием — им овладевали страхи: что, если вазирь-нарумасу не найдут шкатулку? А что, если заклятие, наложенное Аномиусом, окажется им не по силам? А что, если ее уже забрали колдуны тирана? Он перевел взгляд с Ценнайры на колдунов, желая про себя, чтобы они побыстрее отыскали шкатулку.
— Кто-то идет, — произнесла Ценнайра.
Каландрилл уже наполовину вытащил меч из ножен, но замер, поняв, что лучше положиться на силу вазирь-нарумасу. Он спрятал меч в ножны и тихо позвал Очена, сообщив ему о шагах. Очен выругался.
— Ты не можешь воспользоваться колдовством? — спросил Каландрилл. — Скрой нас, запри дверь.
— Я не могу вступать в схватку с другими магами, — ответил Очен.
— А если они попытаются помешать?
— Это уже крайний случай.
— Надеюсь, твоя магия поможет, — сказал Каландрилл. — Я видел тебя за работой.
Очен хмыкнул и бросил через плечо:
— Тогда я был вазирем, теперь я вазирь-нарумасу и не могу использовать магию в военных целях.
Теперь выругался Каландрилл.
— Они уже у двери, — сказала Ценнайра, — они разговаривают.
Дверь была толстой, и Каландрилл ничего не слышал, но в ноздри ему ударил запах миндаля, и он понял, что произнесено заклятие. В двери повернулся ключ; Каландрилл загородил собой Ценнайру, опустив ладонь на эфес.
