— Они вас за это заточили сюда? — тихонько спросила девочка.
Лорд Азриел вскочил на ноги, Стельмария тоже грациозно поднялась с ковра. Лира завороженно смотрела на своего отца и его альма. В каждом их движении сквозила гордость, красота и беспощадность. Они внушали девочке безграничный ужас и безмерное восхищение.
“А вдруг он сумасшедший? — пронеслось у Лиры в голове. — Но с другой стороны, не ей его судить”.
— Иди спать, — произнес лорд Азриел, — Торолд тебя проводит.
Он уже был в дверях библиотеки, когда Лира окликнула его:
— Веритометр! Вы забыли веритометр!
— Ах, это… Видишь ли, он мне вряд ли понадобится. В любом случае без книги символов пользы в нем никакой, по крайней мере для меня. И потом, у меня такое ощущение, что магистр колледжа Вод Иорданских предназначал его для тебя. Он что, прямо так и сказал, что ты должна передать его мне? Вспомни…
— Конечно! — начала было Лира, но вдруг, словно впервые, поняла, что ничего подобного магистр ей не говорил. Это она сама так предположила, но что еще ей оставалось делать? Зачем-то же ей дали веритометр, а зачем?
— Я, — замялась девочка, — я не знаю. Я просто подумала…
— Пустое. Он твой. Мне он не нужен.
— Но как же…
От изумления и неожиданности она просто потеряла дар речи. Десятки вопросов проносились у нее в голове, но губы, словно деревянные, не шевелились.
— Я уже сказал, что веритометр твой. Спокойной ночи, Лира.
С этими словами лорд Азриел вышел, закрыв за собой дверь. Ошарашенная девочка так и осталась сидеть в кресле, а руки сами собой заворачивали веритометр в черную бархатную тряпицу.
Лира проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо. Пантелеймон глухо заворчал спросонок, но когда он протер глаза, девочка узнала Торолда. Камердинер лорда Азриела был бледен как полотно. В трясущихся руках он держал лигроиновую лампу.
— Мисс Лира, мисс Лира, проснитесь! Да проснитесь же вы! Я не знаю, что делать. Он… он не оставил никаких приказаний. Я думаю, он сошел с ума.
— Кто сошел с ума? — переспросила девочка, ничего не понимая.
— Лорд Азриел, мисс Лира. Как вы ушли спать, он ведь прямо обезумел. Я его милость никогда в таком состоянии и не видывал! Инструменты сам упаковывал, много инструментов, и батареи, быстро все так на нарты погрузил, собаки уже наготове ждали. Раз — и был таков. Но ведь он не один, мисс Лира, с ним мальчик. Он взял мальчика с собой!
— Роджера? Зачем ему Роджер?
— Его милость велели мне разбудить и одеть Роджера. Я не посмел ослушаться, как можно, мисс Лира, но мальчик все время спрашивал про вас, все звал вас, только лорд Азриел сказал, что намерен взять с собой его одного. Помните, вчера вечером вы вошли в холл, помните, мисс Лира? Он еще вас увидел и в лице переменился, а потом приказал, чтобы вы уходили, помните?
Слушая сбивчивую речь Торолда, Лира чувствовала, что в голове у нее мутится. Она ничего не соображала от ужаса и усталости, но послушно кивала:
— Да, да, конечно…
— Это все потому, что ему для опыта был нужен живой ребенок, понимаете? А лорд Азриел ведь такой человек, как ему что понадобится, так сразу вынь да положь, и чтоб немедленно, а тут вы…
Теперь Лирина голова загудела, зашумела, словно бы кто-то нарочно старался загнать какое-то страшное воспоминание подальше в лабиринт ее памяти, чтобы не выпустить его оттуда никогда.
Она спустила одну ногу с кровати, потом другую, потянулась было за висевшей на спинке стула одеждой, как вдруг рухнула, словно подкошенная. Страшный вопль отчаяния захлестнул все ее существо. Крик рвался с губ, но казалось, что боль ее больше, чем она сама, что она лишь малый сгусток этой боли, потому что память вытолкнула на поверхность слова лорда Азриела: “Тело человека и его альм связаны воедино колоссальной энергией”, вот что он сказал, а для того, чтобы построить мост между мирами, ему необходим “колоссальный выброс энергии”.
Что же она наделала! Она же только сейчас поняла, что натворила!
Все это время она рвалась к лорду Азриелу, свято веря, что ему от нее что-то нужно. Дура, проклятая дура! Она-то думала, что это веритометр, а ему нужен был живой ребенок.
И она привела к нему Роджера.
Так вот почему он так страшно закричал, когда увидел ее. “Я звал не тебя!” Конечно. Велел привести к себе ребенка на закланье, а судьба посылает ему собственную дочь. Он именно так думал до тех пор, пока Лира не сделала шаг в сторону и следом за ней в дверь не протиснулся Роджер.
Какая мука, какая нечеловеческая, страшная мука! Ведь она все это время наивно полагала, что спасает Роджера от гибели, а на самом деле каждую минуту своими руками приближала эту гибель. Она предала его.
Тело Лиры содрогалось от рыданий и всхлипов. Этого не может быть! Не может быть!
Бедный Торолд как мог пытался утешить девочку, хотя он и не знал, из-за чего она так убивается. Он робко погладил ее по плечу, но Лира резко отшвырнула его руку.
— Йорек! — закричала она, захлебываясь от слез. — Где Йорек Бьернисон? Йорек, медведь, он что, на улице? Да отвечайте же вы!
Торолд беспомощно развел руками.
— Помогите мне, — простонала Лира. Она едва стояла на ногах от слабости и ужаса. — Одеться мне помогите. Надо ехать. Немедленно. Да помогите же вы! Где мои вещи?
Слуга опомнился и бросился выполнять ее приказания. Несмотря на то что губы ее дрожали, а лицо распухло от слез, Лира прикрикнула на Торолда, как истинная дочь своего отца.
Пока он бегал за ее теплой одеждой, Пантелеймон метался по комнате, беспокойно поводя хвостом. Казалось, шерсть его источала снопы яндарических искр. Торолд наконец вернулся, держа в руках Лирину заскорузлую вонючую шубу. Он помог ей натянуть сапоги и застегнуть пуговицы, ведь заново облачиться в зимний наряд было делом нелегким. Выйдя за порог, девочка почувствовала, как обжигающий холод полоснул ее по горлу, словно нож, мигом превратив слезы на щеках в сосульки.
— Йорек! — отчаянно зазвенел ее голос. — Йорек Бьернисон! Сюда! На помощь!
Снежный сугроб заходил ходуном, раздался лязг металла, и мгновение спустя гигантский медведь уже стоял перед крыльцом. Он все это время спокойно спал себе под снегом. При свете лампы, которую Торолд поставил на подоконник, Лира видела удлиненную голову, казавшуюся еще длиннее из-за шлема, пышный глянцевитый мех, выбивающийся из-под ржаво-красных пластин панциря, и хотела только одного — повиснуть на этой могучей шее, прижаться щекой к черным щелям глазниц, так чтобы заледеневшие ворсинки царапали лицо.
