- Здравствуй, Звана и ты, Ромашка… - помолчала немного и добавила. - Мне бы, Звана, с тобою поговорить надобно.
Тетушка Звана обернулась к девушке, и Ромашка поняла, что женщинам надо наедине пообщаться. Она осторожно сложила рубашку, которая все еще была в ее руках, положила на лавку и вышла, чуть притворив за собою дверь.
Сидя на завалинке под стенкой, девушка смотрела в светлое небо сквозь листья старой вишни, с которой только вчера они с Димкой собирали в корзину ягоды. "Интересно, помирился Мирослав с отцом? Тур рассказывал, воевода со всеми сыну на строительстве помогал, стало быть, помирились… А зачем, интересно, мать Мирослава сегодня пришла? Обо мне поговорить? Наверное. Иначе зачем бы им наедине понадобилось." Почему-то Ромашке было немного неприятно от того, что тетушка Звана согласилась наедине с Любимой ее, Ромашку, обсуждать. "Будто я сама про себя не расскажу!" - недоумевала девушка, но потом, подумав еще немного над этим, решила, что вернее всего хочет Любима разузнать, будет ли жена ее сына хорошей хозяйкой, много ли умеет. Ведь ни для кого не секрет, что в городе Ромашку всему необходимому для жизни в поселке научить не могли.
Вечером два дня назад из Родня пришло известие, что надобно Туру с Мирославом явиться на Совет Старейшин. Ромашку новость эта встревожила немного, но девушка знала, что война с городами окончена, что походов больше не будет, а потому незачем и волноваться. Но только на сердце было как-то неспокойно, да еще и тетушка Звана взволновалась, потому как сына ее старейшины редко к себе звали. Тур с Мирославом собрались быстро и на следующее же утро в Родень уехали, и Ромашка надеялась, что вернутся они если уж не сегодня, то хотя бы завтра - как ни странно, успела соскучиться и по Мирославу, и по названному брату своему.
Тетушка Звана выглянула на крыльцо и махнула девушке рукой:
- Поди сюда, Ромашка.
Девушка поднялась, медленнее, чем обычно, отряхнула платье и вошла в дом. Ей было отчего-то неловко, да и мать Мирослава встретила ее внимательным изучающим взглядом, а потом к тетушке Зване обернулась.
- Так мы вечером зайдем к тебе, Звана, с Вояром.
И вышла. Мать Тура проводила Любиму до порога, потом села на скамью у стола и с улыбкой поглядела на девушку, да прищурилась лукаво.
- Не иначе сватать тебя придут, честь по чести, как водится…
Ромашка лишь неопределенно повела плечами. Сказать правду, она все-таки немного побаивалась воеводу, да и относилась к нему без особой симпатии, потому и не обрадовалась, хотя и должна бы.
Вечером родители Мирослава, как и обещалось, переступили порог дома тетушка Званы и сели на длинные лавки. Любима поглядывала то на мужа, то на Ромашку, воевода хмурился и больше разглядывал свои широкие ладони да покрытую мелкими царапинами деревянную столешницу.
- Ну что ж, Звана, - начала Любима, но не успела она закончить фразу, как входная дверь снова распахнулась.
Тур вошел и нерешительно остановился, уставившись на вечерних гостей, потом произнес:
- Здравствуйте.
И тут Ромашка, все еще сидевшая под окошком на лавочке, заметила, что за спиной ее названного брата стоит Мирослав. И тоже недоуменно хмурится.
Тур помялся на пороге, сделал шаг вперед, пропустив и Мирослава, который поздоровался, обвел взглядом всех сидящих за столом и обернулся к Ромашке. По глазам его девушка поняла - что-то случилось, плохое или нет - непонятно, но уж во всяком случае новость ее не обрадует - взгляд Мирослава говорил об этом ясно. Девушка замерла напряженно, словно натянутая струна, а Мирослав улыбнулся успокаивающе уголками губ и отвел глаза. Теперь он смотрел на родителей. Похоже, Любима заметила в его взгляде то же, что и Ромашка, и вглядывалась в лицо сына, пытаясь понять, что же произошло, какие новости привезли ее сын с Туром из Родня.
Под вопросительными взглядами матери, родителей друга и Ромашки, Тур сказал, наконец:
- Мы уезжаем завтра.
- Куда? - одновременно спросили Звана и Любима.
- В города…
- В города?
Мирослав снова смотрел на Ромашку. Удивленные глаза девушка казались неестественно большими на побледневшем лице.
- Решено собрать совет городов, и тех, кто был добровольцами, попросили на нем присутствовать, - громко сказал Мирослав. - Завтра утром мы снова в Родень, потом в Каму, а там со Святоградцами вместе поедем на совет городов.
"Как же так? Неужели снова?" - успела подумать Ромашка, когда мать Мирослава прервала молчание.
- Что ж, Звана, значит, тебе сына в дорогу собирать… Тогда, наверное, отложим-ка мы наш разговор, не будем сборам мешать.
Она поднялась вместе с Вояром и направилась к выходу. На пороге остановилась возле сына. Мирослав ночевал в новом доме, но Любима очень надеялась, что перед отъездом сын зайдет к ней.
- Я зайду, мама, только попозже, - сказал Мирослав, и Любима со вздохом кивнула. Вояр лишь глянул на сына, а перед тем как выйти из дома, обернулся, и долгим, внимательным взглядом окинул поднявшуюся с лавки Ромашку.
Ночь была тихая, лунная. Листья старой вишни едва шелестели под легким вечерним ветерком. Темнело… Ромашка сидела на завалинке, прижавшись к плечу Мирослава. Она не плакала - лишь несколько слезинок прочертили блестящие дорожки на ее щеках. "Это ненадолго, - сказал Мирослав. - Мы поедем в город, что немного севернее твоего… Совет будет длиться всего несколько дней, так что мы с Туром вернемся недели через три, а может, и того раньше. Ты слышишь, Ромашка?" Она слышала. "Неужели снова? Снова прощаться? - думала она. - Не хочу, не хочу больше". Но делать было нечего. Ромашку Мирослав не звал с собой, да и сама девушка понимала - сейчас ее помощь тетушке Зване потребуется куда больше. Девушка вздохнула и подняла голову. Мирослав смотрел на нее, серые глаза едва поблескивали в сгущающихся сумерках, светлые с сединой волосы аккуратно зачесаны назад, связаны на затылке подаренной ею вышитой ленточкой.
- Я буду ждать тебя, - прошептала Ромашка.
Мирослав не ответил, лишь улыбнулся и ласково провел ладонью по ее волосам.
- Я присмотрю за домом, - сказала девушка, а вспомнив забавную мордочку котенка, добавила: - и Тишку буду кормить. Ты только возвращайся скорей…
Ранним утром, когда лишь крики первых петухов пронеслись над поселком, приветствуя рождающийся день, по деревянному мосту через Родну проскакали две лошадки - пегая и гнедая, со всадниками на спинах. Один всадник был широкоплечий рыжий великан с ярко-голубыми глазами, второй - худощавый, со светлыми с сильной проседью волосами, собранными вышитой ленточкой в хвост на затылке. Родители обоих путников вышли проводить их к берегу, но, едва лошади тронулись, медленно развернулись и пошли по домам. И только двое остались на берегу: невысокая девушка с коротенькой - едва до середины лопаток - косичкой, и смуглый от летнего загара мальчик лет одиннадцати. Они все смотрели и смотрели вслед скрывшимся за поворотом дороги всадникам, пока стук копыт не затих вдали. А внизу, под берегом, качая в легкой ряби отражение неба и леса, несла свои воды Родна.
