Рябинина к стенке, сообщив тому о своей беременности и пригрозив, что всё расскажет жене, если Юра не согласится уладить дело полюбовно.
— А как я на ней женюсь? Ну как? А Наташа? А если она узнает? — ныл Рябинин, и по его потному красному лицу текли слёзы. — И ещё работа… Она пригрозила всё рассказать Ледовскому. А старый хрыч чтит семейные ценности, он за такое по головке не погладит, совсем, конечно, не погонит, но доверия я его лишусь… Но главное, Наташа.
Юра привстал и потянулся за бутылкой. Налил и быстро опрокинул в себя, снова плюхнулся на диван, растекся жирным трясущимся студнем, жалобно всхлипнул. Сергей брезгливо морщился, глядя на Рябинина, уже изрядно пьяного, плохо соображающего, и думал.
Вообще-то, первой мыслью было прогнать его к чертям, пусть сам выкручивается. Дураков Ставицкий не любил. И считал, что за глупость надо расплачиваться. Удержало его два соображения.
Во-первых, Наталья.
Не то, чтобы он к ней был сильно привязан, Сергей считал, что привязанность, любовь, дружба, симпатии — это всё от слабости человеческой проистекает. Тут было другое. Он хорошо усвоил уроки своей бабки — Киры Алексеевны Ставицкой. В детстве он боялся её до дрожи, но со временем, взрослея, стал понимать и ценить её. Бабка как раз была из тех самых, пастухов. Настоящая Андреева. И ничто её не сломило. Она умудрилась выжить и не просто выжить, а сохранить своё положение и достоинство. Она всегда была королевой — не зря у него сложились детские ассоциации с мультиком. Снежная Королева. Гордая, ледяная, неприступная. Находящаяся так высоко, что простым смертным и не дотянуться.
Сергей помнил, как однажды, пересилив свою робость, он подошёл к ней и попросил рассказать о семье. О нашей семье, так он сказал, и Кира Алексеевна, повернув к внуку красивое и холодное лицо, по которому лёгким крылом скользнуло удивление, внезапно сказала: пойдём, и увлекла его за собой, в одну из комнат, где за застеклёнными дверцами массивных безупречно-белых шкафов хранились старые фотографии в пухлых альбомах, бумажные письма и записки, потрёпанные дневники и неумелые детские рисунки.
Она рассказывала ему про жизнь до мятежа, про его прадеда — Алексея Андреева, про своего брата-близнеца Кирилла, его настоящего деда. Именно под её влиянием Серёжа стал изучать историю, генеалогию, генетику и евгенику. А ещё бабка говорила, что главное — это всегда держать лицо, быть на высоте. Что бы ни происходило, никто не должен видеть твою слабость и боль. Андреевы, Ставицкие, Барташовы — это соль Башни, сливки, лучшие. И даже сейчас, когда некоторые думают, что величие их родов позади, они не имеют права опускаться на уровень черни. Они — особенные, элита. И должны держаться вместе.
Потому Сергей и не мог допустить того, чтобы Наталью Барташову изваляли в грязи, если Юрина интрижка вдруг выползет наружу. Он представил, с каким упоением будут судачить об этой истории, как будет шептаться за её спиной прислуга, сплетничать бывшие подружки. Допустить этого Сергей не мог, ему казалось, что вместе с именем Наташи растопчут и его репутацию, репутацию всех, кто выжил из великих семей. Потому что именно Наталья Барташова, после смерти бабки Киры, являлась олицетворением былого блеска их предков.
Вторая причина, по которой Сергей решил помочь Рябинину, была более меркантильна. Никак нельзя было допустить, чтобы Юра потерял доверие генерала Ледовского. Сергей уже тогда подбирался к Савельеву — после казни Литвинова Башню и Совет трясло, и лучшего момента, чтобы свалить Павла, и придумать было нельзя. Мешал только старый генерал. Этот хитрый лис прекрасно чувствовал опасность и усиливал влияние армии, подгребал под себя всё, возводя между всеми и Савельевым железную стену из преданных, хорошо обученных и вооруженных людей. Напрямую противостоять этой силе было невозможно. Оставалось развалить её изнутри. А для этого Рябинин был просто незаменим.
К тому же, повязав себя с ним этой тайной, Сергей обретал рычаг влияния на трусливого родственника. Юра был пуглив и осторожен и без серьёзной причины Ставицкому вряд ли удалось бы уговорить его пойти против своего начальника.
— Хорошо, Юра, я тебе помогу.
Его спокойная фраза слегка отрезвила Рябинина. Он даже оторвался от диванных подушек, посмотрел на Сергея, и в его пьяных глазах мелькнуло что-то — то ли надежда, то ли благодарность.
— Но ты всё должен сделать сам. А я научу тебя как.
Сергей заговорил, и Юра, слушая его, покорно и испуганно кивал, и слюна тонкой струйкой сбегала из уголка рта, застревая в неопрятной, пробивавшейся на жирном подбородке щетине.
Юра действительно всё сделал сам. Проблемы больше не существовало, как не существовало теперь и той, которая эту проблему создала. Но с тех пор в Юре Рябинине что-то надломилось. Он стал ещё больше пить, и всё чаще и чаще напоминал Сергею тряпичную куклу, уныло и бестолково дергающуюся на ниточках. И казалось, теперь даже умелым рукам кукловода не всегда удавалось оживить её.
* * *
— Есть!
— Что? — Сергей дёрнулся и глянул в планшет, на который только что пришло новое сообщение.
— Они вышли на шестьдесят первом этаже. Матвейчук их ведёт.
Все мысли о Рябинине вылетели у Ставицкого из головы. Сейчас не время. Как быть с Рябининым, он разберётся позже. А теперь Савельев. Главное — Савельев.
Время тянулось невыносимо долго. Сергей видел, как Юра косится на шкаф в углу, там был небольшой бар, и Рябинин об этом знал. Сергей, хоть и не любил спиртное — считал его уделом слабаков, — сейчас и сам не отказался бы от глотка, нервы были натянуты до предела. Но нельзя. Голова должна оставаться ясной. Второго промаха с Савельевым он не допустит.
Снова планшет.
Сергей судорожно сглотнул, снял очки, строчки расплывались, от волнения он не мог их прочитать. Пока он протирал стёкла, услышал, как чертыхнулся Рябинин, понял — опять что-то пошло не так.
— Матвейчук его потерял. Кравец скрылся на Северной лестнице. Он не мог за ним последовать, сразу бы себя выдал.
Юра смотрел, не отрываясь, его лицо всё больше кривилось от страха.
— Серёж, что теперь делать? А? — беспомощно проговорил он.
Ставицкий сделал глубокий вдох. Пожалуй, надо менять Юру. Наталью жаль,
