Сергей прервался, чтобы сглотнуть слюну. Кадык на горле судорожно дернулся.
— Чуть позже командир связался со мной и приказал направить в горы отряд порубежников с носилками — телепортировать раненых он почему-то отказался, думаю, что в это время ими занимался Антоныч.
— А что говорит Свиридов? — тревожно спросил я.
— Ругается так, что порубежники краснеют.
Я облегченно перевел дух:
— Ну, если ругается, то все будет в порядке.
Серега задумчиво наморщил лоб и после недолгих размышлений тоже улыбнулся:
— Точно! Когда он действительно расстроен, от него слова не добьешься… Ладно, перехожу к новости номер два — похоже, они там растревожили осиное гнездо: горы затянул густой туман явно магического происхождения. Что-то там происходит, и Астиаг требует нашего присутствия во дворце. Надо полагать, с отчетом. Петрович временно выбыл из строя, Свиридов с Натальей по уши в работе, значит, кроме нас с тобой, командира сопровождать некому. В столовой осталось вино и кое-какая закуска — быстро приводи себя в порядок и готовься к беседе с разгневанным наместником, чтоб ему до смерти жить в прохладе и сырости!
* * *
— По-моему, вам совершенно надоела жизнь, господа маги! — загремел Астиаг, едва сопровождавший нас сотник Тешуб распахнул двери тронного зала. — Мало того что по вашей вине храм Огня чуть не превращен в руины, так из-за вас пострадал отпрыск клана жрецов! В городе назревает религиозный бунт!
Астиаг закашлялся, и подбежавший слуга подал ему кубок, из которого наместник не замедлил отхлебнуть изрядный глоток. Вытерев губы тыльной стороной ладони, Астиаг вновь устремил на нас яростный взгляд.
Я покосился на командира — по губам Горицкого гуляла чуть заметная усмешка. Происходящее его явно забавляло.
— Из упомянутого храма, — заметил он, — нечисть сперла главную реликвию, а жрецы только скорбно утерлись. Если бы не мои люди — дух, заключенный в талисмане, уже обрел бы свободу и крушил храм вместе с приютившим его городом. Что же касается Кандиса, то сейчас его лечит врач нашей команды, а он еще не потерял ни одного пациента.
На протяжении всей отповеди Астиаг багровел и надувался, грозя если не лопнуть, то упасть с инфарктом.
— Стража! — взревел он наконец. — Взять этих смутьянов!
К его удивлению, никто в зале не шевельнулся.
— Не трудитесь, — спокойно посоветовал ему командир, — пусть мальчики отдыхают — им сейчас снятся прекрасные девы и нежданное наследство.
Как опытный царедворец и политик, Астиаг сумел мгновенно оценить суть происходящего и мирно улыбнулся в ответ:
— Похоже, я и впрямь слегка погорячился. Вполне может случиться, что меня неверно информировали. Я рад, что услышал вашу версию случившегося, однако горы по-прежнему скрываются в магическом тумане, и мне хочется знать ваше мнение о происходящем…
Астиаг сделал многозначительную паузу и выжидательно уставился на Горицкого. Постепенно выжидательная мина начала сменяться озадаченным выражением.
— Люк под нашими ногами, — меланхолично заметил командир, — я тоже заблокировал. Что же касается тумана — естественно, под его прикрытием формируется готовая пойти на приступ армия нечисти… Думаю, передовые отряды уже появились на равнине, их можно увидеть с крепостной стены…
— Так что же вы здесь торчите?! — взвизгнул Астиаг, тут же забыв о собственном вызове и планах нашего умервщления. — Маги вы или нет?! Уничтожьте нечисть и будете вознаграждены!
— Как скажете, — скорее кивнул, чем поклонился, командир и небрежно щелкнул пальцами.
Стражники, недвижно стоявшие вдоль стен, встрепенулись и принялись шепотом обсуждать подробности собственных снов. Астиаг дернул за висящий рядом с троном толстый, украшенный золотыми нитями витой шнур, и в зал вбежал Тешуб.
— Проводи господ магов на крепостную стену и готовь к бою обе когорты: близится час битвы!
Тешуб, ожидавший совсем другого приказа, ошалело переводил взгляд с Астиага на Горицкого и обратно.
— Поторопись, милейший, — вернул его к действительности командир.
Обескураженный сотник, низко поклонившись наместнику, предложил нам следовать за ним и покинул зал.
* * *
Пружинящий настил сменился надежным камнем широкой стены, и я перевел дух. Впереди, отгороженные частой зубчаткой парапета, виднелись освещенные закатным солнцем холмы предгорья. Из лежащего напротив нас распадка безмолвно вытекал черный ручеек наступающей армии, растекаясь по прилегающей к крепости пустоши грязной лужей.
Издалека беспорядочно катящийся вал наступающих казался скромным до безобидности, но лужица росла и росла, грозя затопить всю равнину, а ручей не иссякал, выбрасывая на солнечный свет новые и новые полчища.
Командир положил руку на зубец стены и задумчиво постукивал пальцами по его поверхности, наблюдая за происходящим. Было о чем задуматься — с самого момента нашего появления мы только тем и занимались, что сокращали поголовье нечисти: и в поселке, и на горном тракте. Создавалось впечатление, что живые люди составляли едва ли одну десятую часть местного населения. Если соотнести концентрацию потустороннего с открытым неподалеку порталом, то возникали жутковатые предположения о возможном развитии событий. Похоже, мы успели появиться буквально в последний момент… и раз уж нечисть посмела вылезти при еще не зашедшем солнце, значит, их планы серьезно нарушены нашим вмешательством… Ох, мальчики! То ли еще будет!
— Я тут припомнил вашу рукопись, командир, — окликнул я Горицкого. — В части борьбы с армией балахонщиков: ветерок бы нам сейчас не помешал.
Там, в другом, далеком мире, в поселке с незатейливым названием Заборье, мертвецы прятались от солнца под черными плащами, и командир, вызвав смерч, лишил их защиты.
— Пусть приблизятся, — отозвался Горицкий, словно и не заметив, что новичок, нарушая субординацию, взялся советовать опытному бойцу.
— Скажи людям, чтобы готовились к буре, — посоветовал я сотнику, но тот только презрительно фыркнул и отвернулся.
Мужик считал, что он зря теряет время в нашей компании. Я не стал его разубеждать — время покажет.
Ручей, текший по распадку, истончился и наконец иссяк. Огромная черная клякса растекалась по равнине, охватывая крепость полукольцом. С такого расстояния различить отдельные фигуры без хорошего бинокля было невозможно, и я не знал, чем себя занять — пялиться на подступающую к стенам мерзость и ничего при этом не делать было выше моих сил.
— Маешься?
