Куда деться от их крыльев, от скалящихся пастей, от царапающих когтей и терзающих клыков? Холодный ствол, снять с предохранителя. Расстегнуться на свободу, выползти из кокона, из плена жёлтых стен на белый холодный снег… слепящий, яркий, невыносимый, с расплывающимся на нём чёрным силуэтом с рыжей головой.
Коричневые стволы. Зелёные иголки. В ушах — звук крыльев.
— Ну, и куда ты выползла?
Чёрные высокие ботинки перед моим лицом. Ноги в чёрных брюках с серебристыми молниями. Руки в карманах.
— А стрелять в кого собралась? Нет тут никого.
Пальцы ложатся на ствол, надавливают и опускают его вниз.
— Не надо в меня целиться. Хотя… Сколько пальцев видишь?
Веер из пальцев расплывается перед глазами.
— Шесть… Во… восемь.
— У, нет… Не попадёшь, — усмехается он. — Ты сейчас свою задницу обеими руками нащупать не сможешь, не то что в кого-то попасть. Ну-ка…
Снова жёлтые стены, сходящиеся вверху. Только что был снег — и опять кокон. Не хочу… Не хочу кокон! Ноги и мысли в нём путаются, и руки скованы. Но тепло. В этом узком мире — только я и он, в чёрном, с рыжей головой и бледным лицом. Ресницы светлые, как инеем покрытые.
— 14.11. Всё как есть
Жёлтые стены — это палатка, а кокон — спальный мешок. Мы в лесу, и мне очень плохо. Как будто я отравилась. Шарю в поисках пистолета… Его нет. Наверно, этот рыжий хищник стащил. Всё, с меня хватит! Нажимаю кнопку. Фу… Где бы он сейчас ни был, его башка взлетела на воздух. И пошло оно всё… Достало.
Шаги по снегу… Это он? Как он может ходить без головы?!
Нет… Вот она, его голова — просунулась в палатку. Причёска называется "ударило током".
— Ты же должен быть… уже дохлым. — Что это с моим голосом? Его еле слышно.
Хищник усмехается, сев на расстеленный рядом пустой мешок. Высокий и гибкий, как лиана, а руки длинные, как у орангутана.
— А, ты кнопку нажала? Не работает ошейничек, не старайся. Твоё раздолбайское начальство, посылая тебя на это задание, даже не задумалось о том, что тебе делать в случае, если он выйдет из строя.
— То есть как это… выйдет из строя? Он должен взрываться при попытке его сломать! — Я всё шарю в поисках пистолета, но его нет ни внутри моего мешка, ни в палатке… Чёрт, тошнит-то как… Почему мне так плохо?
Голова кружится, и я без сил ложусь. В ушах звенит на разные лады, стены палатки плывут вокруг меня. Хищник смотрит на меня сочувственно.
— Значит, не всё предусмотрено в его конструкции, — говорит он.
— Где мой пистолет? — Пытаюсь выпутаться из этого дурацкого мешка, но — слабость. Безнадёжно…
— Ты об этом? — Хищник поигрывает моим пистолетом, другой рукой облокотившись на колено. — Здесь он, никуда не делся.
— Дай! — тянусь я.
— "Дай", — передразнивает он, щуря глаза со щёточками светлых ресниц и держа руку с пистолетом на отлёте. — Это тебе не игрушка! Низзя, низзя трогать! Атата по попке получишь!
— Прекрати, — бессильно злюсь я. — Верни на место!
— А зачем? — приподнимает он золотистые брови. — Стрелять вроде не в кого.
— Тебя хочу пристрелить, — скрежещу я зубами.
— А меня-то за что? — смеётся он.
— Придурок ты…
— И всё? Только за это?
— Отдай, я сказала…
Хищник и не думает отдавать мне пистолет — суёт себе за пояс.
— Ты ещё не вполне адекватная. Оружие тебе я пока не могу доверить.
— Ты, кровосос недоделанный! — рычу я. Слабо получается — как ворчание больной собаки.
Он мрачновато усмехается.
— Почему же недоделанный? Я как раз таки вполне доделанный. А вот ты — ещё не совсем, золотце. Ой, то есть, товарищ лейтенант.
Мне так дурно, что смысл его слов не доходит до меня. Что за чушь… Да что там, придурок — он и есть придурок. Но, кажется, в глубине его карих глаз мелькнуло что-то горькое и зловещее… Или мне мерещится? Горсть ледяных мурашек за шиворот. Звучит как чушь, но надо спросить…
— Ты… что имеешь в виду?
Он молчит, нюхает где-то сорванную сосновую веточку. И лицо у него такое, будто он сейчас продекламирует: "Быть или не быть…"
— Ты слышал, что я спросила?
— Слышал.
— И?..
— Думаю, что ответить.
— Говори всё как есть.
— Всё сложно и, боюсь, не очень приятно…
— 14.12. Место под солнцем
Ну, вот я и сказал ей всё как есть. Хотя нет, лукавлю: я не стал говорить, что её заразили намеренно, чтобы она помучилась, а вместо этого представил всё так, будто это вышло случайно, как со мной. Ей и этого хватило, чтобы сначала впасть в истерику, потом — в шоковое состояние, а затем — в ступор. И это притом, что ей ещё предстояла половина превращения. Зачем ей лишний груз ненависти?
Пока она лежала в прострации, я спрятал подальше всё оружие — на случай, если ей взбредёт в голову покончить с собой (этого тоже не следовало исключать). Она даже не шевельнулась, хотя ещё пять минут назад исчезновение пистолета заставило её весьма активно двигаться и говорить. Сейчас — ни оха, ни вздоха. Я даже забеспокоился: жива ли? Вроде бы жива — физически, а что до морального состояния… Тут я не решался ставить даже хотя бы примерный "диагноз". Всё было ещё впереди.
Несмотря на мороз градусов в пятнадцать, лежавший под ярким солнцем снег был уже не такой сухой и рассыпчато-хрусткий, как месяц назад. Он отяжелел, смёрзся, лежал плотной коркой и уже не сыпался с руки, как сахар. Слышались голоса птиц. Пахло весной. Щурясь на солнце сквозь радужные сливающиеся пятна на ресницах, я сидел на входе в палатку и втягивал ноздрями горький запах сосновой веточки. Как я не видел всего этого раньше? Солнца, деревьев, снега?
М-да. Самое время полюбоваться природой… Вот, сидел, любовался. Я, иголка. А моя нитка (а кто её спрашивал, хотела она ею быть или нет? судьба просто провела ножом по шее — а там как хочешь) загибалась там, в палатке, а я тут… птичек слушал. И трогал слежавшийся снег. И ёжился от радужных лучиков на ресницах. Как идиот.
— Пристрели меня…
Беспокойная же мне досталась ниточка! Ну, никак не хотела она тихо лежать в мешке. В первый раз выползла на снег, как слепой котёнок с пистолетом, всё рвалась с кем-то воевать, теперь вот просила прикончить её.
— Чего сразу "пристрели"-то? Выживешь. Я же живой. Хоть через всё то же самое прошёл.
— Не хочу жить так…
Ну вот, так и знал. Правильно я сделал, что спрятал оружие: был бы у неё пистолет, непременно додумалась бы пустить в себя пулю. А сейчас, с вирусом-то, это вполне реальный и верный для хищника способ сведения счётов с жизнью. Хотя она ещё не совсем превратилась. Недохищник, но и уже не человек.
